Елена Крюкова Колизей читать онлайн страница 5
Вот она, вечная женская страсть.
Но и к пустым подойдя зеркалам,
Видя морщины – подобием стрел,
Вспомнишь: нагою входила во храм,
Чтобы Господь Свою дочку узрел…
* * *

Итак, мы покидаем Колизей.

На его арене пили и гуляли. Плакали и обнимались. Стреляли и танцевали.

Сгорали на крестах. Погибали, растерзанные хищной железной войной.

Оживали и тянули руки и публике – к живым людям: спасите!

Но представление закончилось. Гасят свечи и факелы. Гасят лампы и лампионы.

Ворошат дрова в печи. Выключают плиту с кипящим на огне чайником.

Настало время отдыха. Завтра будет новое ристалище. Новый бой.

А пока – спите, герои.

Анастасия ПОМЕРАНСКАЯ

Москва кабацкая

Дворницкие, застольные, любовные, свадебные, военные, крестильные, похоронные песни Столичной Бедноты, а также фрески и иные росписи дешевых столичных кабаков, кафэ и пельменных; а также веселые лубочные картинки, где хорошая пьянка смело изображается; а также Симфония в четырех частях о лысом Пророке Исаии и Восемь Арий Марфы Посадницы из ненаписанной оперы «Царство Зимы»

Подвал

Ярко-желтый стол под фонарем,
Как желток цыплячий.
Желтая в нас кровь. И мы умрем
Смертию курячьей.
Пусть железный позвонок хрустит.
Время перебито.
Люстра над столом, гремя, висит.
Кажет стол копыто.
На пустынном, выжженном столе —
Помидор да зелье.
Поживу еще я на земле.
Поищу веселья.
Опрокину в пасть еще одну
Стопку… или брашно…
А снаружи, на морозе, в вышину
Не гляжу: мне страшно.

Роды в кабаке

Таскала я брюхо в тоске. Глодала небесную синь.
Рожаю дитя в кабаке – лоскутная рвется сарынь.
Подперло. Стакан из руки упал, как знаменье, звеня —
И – вдребезги… Стынут зрачки. Боль прет в белый свет из меня!
Кто в мир сей дерется, блажит?!.. Меня раздирает копьем?!..
Одну прожигала я жизнь. Теперь будем гибнуть вдвоем.
И эх!.. – я его прижила от черного зимнего дня,
Когда звезды Марса игла морозом входила в меня.
На панцирной сетке… – в дыму сожженного чайника медь!.. —
Всем чревом напомню – суму. Всей жизнью наполню я – смерть.
И там, на матраце, где свил гнездо царь мышиный иль крот,
Всей дрожью веревочных жил скрутясь! – зачинала народ.
Той лысой макушки, как лук прорезывающей волосок… —
Глядите, пьянчуги, в мрак мук, таращьтесь, пичуги, в ночь ног!
Бутылей разбитых гранат. Картошка изжарена в хруст.
Я гнусь и вперед и назад. Живот мой – пылающий куст.
Живот мой – кадушка, где плеск грядущих, пьянящих кровей.
Белков моих яростный блеск. И сдавленный крик журавлей.
И так, меж упавших скамей, ворочаясь льдиной, хрипя,
В поту, как в короне царей, я страшно рожаю Тебя —
Последний, сверкающий Бог, весь голый, кровавый червяк, —
И вот Ты сияешь меж ног, и вот разжимаешь кулак!
И вот нож кухонный несут, чтоб срезать родильный канат.
И вот на живот мне кладут алмаз в сто багряных карат.
И здесь, где кабацкая голь гитару, как шкуру, порвет, —
Я нянчу Тебя, моя боль, целую Тебя, мой народ!
Целую Тебя и люблю, – и, чуя могильную тьму,
Тебя бедной грудью кормлю! И выкормлю! И подниму!
И, средь звона стопок, среди
Тряпья испоганенных шлюх,
Прижму я Тебя ко груди,
Мой голый, сияющий Дух.

Последняя пляска

Господи, какая ночь!.. Костры заполошные!..
Кости будем мы толочь,
Крошить мяса крошево.
Рыбами – тела обочь
Возлежат вповалку…
Господи – такая ночь! – умереть не жалко!
Грязь глыбаста гульбища,
свечками – сугробы:
Пляшет во тьме идолище,
у разверста гроба.
Эта пляска – в простыне! Это я – босая —
На снегу пляшу в огне, я лимон кусаю!
Эх, кисло-свело
деревянны скулы…
Все во мне – померло.
Лютым ветром сдуло.
Резко клацнет затвор.
Шутки шутковали?!..
Заливайся, дикий хор!
Мало – диковали!
Мало с тулов – голов!
Мало лезвий точат!