Сейчас Тим вспоминал тот поход как самое счастливое и беззаботное время в своей жизни. А всего через три недели Макса арестовали.

Что тогда случилось с братом, Тим так и не понял. Может, его мозги расплавились от жары? Или какая-то неизвестная болезнь вызвала у него кратковременное помешательство? Макс прямо среди белого дня из-за пустяка повздорил на улице со случайным прохожим и при свидетелях ударил его своим швейцарским ножом. Попал в руку. Рана оказалась неопасной. Прохожий бросился бежать, а Макса скрутил оперативно подоспевший наряд. На следствии он ничего не отрицал. На суде дважды попросил у потерпевшего прощения. Из тюрьмы его выпустили досрочно, но вернулся он другим человеком, внутренности которого были изъедены героином.

Сидя теперь на краю койки, Тим держал лежавшего прямо на голом матрасе брата за прохладную руку. Почувствовав, как задрожали пальцы Макса, посмотрел тому в лицо и встретился с ним взглядом. Глаза брата были тусклые и мутные, как засвеченная фотопленка, а слабая улыбка с отсутствующими передними зубами зияла открытой раной.

– Привет, Тим, – еле слышно проговорил Макс, и его младший брат непроизвольно нагнулся к нему.

Тим легонько сжал ладонь брата, больше для того, чтобы тактильные ощущения подсказали ему, сон это или нет. Вдруг он уснул?

Не сон. Пальцы брата слабо откликнулись на его рукопожатие.

– Привет, – шепотом произнес Тим. – Как ты?..

Макс сказал совсем про другое.

– Вот и всё, малой. Отбегался я.

– Макс!.. – слезы подступили к горлу Тима.

– Ты теперь за старшего. Бабушку береги. И давай учись и…

Тим ощутил толчки пульса, беспорядочно бьющегося в запястье брата.

– Деньги… – произнес вдруг Макс.

– Что? – не понимая, переспросил Тим.

– Деньги спрятаны… На лодке… Не ходи здесь… Вали отсюда… Работа… Есть работа… – Пальцы старшего брата зашевелились, будто он пытался ими что-то нарисовать на засаленной поверхности полосатого матраса. Или показать, где именно не ходить.

– Что? – переспросил Тим, но Макс уже закрыл глаза, безвольным насекомым погружаясь в смолу морфинового забытья.

Больше не произнеся ни одного слова и не приходя в сознание, в половине третьего ночи он беззвучно умер на руках дежурного врача в темно-зеленом петрушечном комбинезоне.

Из Скандинавии пришел циклон, потеплело, и в день похорон Макса из лениво распластавшихся по небу туч сеяла морось.

Повисшие в воздухе капли воды облепили четверых рабочих, опускающих в вырытую в самом углу кладбища могилу недорогой гроб. Рабочие поглядывали на Тима и бабушку, стоявших чуть поодаль. На похороны пришли только они, родители не приехали. Позвонили и сообщили, что не могут. «Твари проклятые! – сказала про них бабушка, мать Тиминого отца. – У них сын умер, а они сидят, грехи замаливают. В рай хотят попасть!.. Попадете, как же! Поскачете у чертей на сковородках!» Сосед Николаич-Нидвораич приболел. Двое или трое бывших знакомых брата, которых сумел найти Тим, услышав про похороны, сказали, что не могут пойти из-за работы или срочных дел. Еще один честно заявил:

– Да что я пойду? Я и не общался с ним пару лет. С тех пор как он у меня в долг взял…

Тим, съежившись, стал спускаться по лестнице, когда бывший товарищ Макса окликнул:

– Эй, парень! Я тебя помню. Ты ведь брат его, да?.. Может, деньгами помочь?

Сглотнув ком в горле, Тим, не оборачиваясь, покачал головой и просипел сквозь душившие слезы:

– Спасибо.

Деньги бы, конечно, не помешали. Полина Ивановна почти до копейки сняла свои сбережения, хранившиеся, как она говорила, «в книжке». Этого хватило на похороны по эконом-классу. «По деревянному тарифу», – словно не замечая стоящего рядом Тима, прошептал менеджер конторы ритуальных услуг коллеге. Памятник, который должны были поставить только через полгода, заказали самый простой. На граните выбьют имя, фамилию и годы жизни «1989–2013». Никаких «Мы помним…», так дороже. И зачем писать «Мы помним…» на камне? Достаточно просто помнить. Один венок. И всё.