– Как? – на миг я окрылился.

– Она сказала: «Спасибо, Лиам».

На несколько морганий я онемел. Она не могла не знать, что это миракль. Созданный мною миракль.

– Что было дальше?

– Я ушел. Мне трудно изображать поглощение пищи на пиру. И пожалуйста, верните мне мой прежний наряд, меня раздражают эти нелепые пряжки и цепь, и берет… в общем, все эти тряпки и драгоценности не мои.

– Это еще не всё, – вдруг сказал Френ. – В гостинице прислуга шепталась… – Он умолк, потупившись.

Я вернул мираклю его скромную дорожную куртку с брюками и поношенные сапоги. После чего глотнул из кувшина – исключительно для бодрости, создал огромную лупоглазую сову и отправил фантома во дворец. Сова облетела двор, и ее глазами я быстро отыскал арестантскую сторожку. Дверь в нее была распахнута, и внутри никого не было. На полу валялся поднос, о котором говорил миракль, подле – разбитые бокалы, тарелка с недоеденным мясным рулетом. Мне это не понравилось. Очень. Противно заныло в груди, будто сова сумела ковырнуть меня своим когтем.

Меня стало трясти. Сова металась. Пронеслась от дворца до перекрестка, свернула, задев призрачным крылом чей-то балкончик и горшки с цветами. «Дом с совой», принадлежавший Ранулду Толстобокому, возвышался над остальными, потому как был в пять этажей, что редкость для Гармы, да еще с мансардой. На фасаде его нашли убежище десятки бронзовых сов: одни – огромные, с рожками и выпученными глазами и кривыми хищными клювами, другие – крошечные птенцы, что выглядывали из ниш, как из настоящих гнезд. Все эти статуи, маски и барельефы когда-то украшали святилище Богини мудрости Домирья, ныне разрушенное, оттуда бронзовые совята переселились на фасад особняка богатого негоцианта. Дом этот достался в качестве приданого за матерью Лары. Моя сова-миракль уселась на карниз, как будто стала одним из его украшений. В доме царила суета, прислуга носилась по этажам. На втором окно было приоткрыто, и призрачный шпион влетел внутрь. Комната оказалась спальней Лары. Освещена она была двумя маленькими фонарями. Лара лежала на кровати поверх одеяла, свернувшись калачиком, накрывшись толстой пушистой шалью. Волосы ее были распущены, волной разметались по подушкам.

– Ларочка, девочка, чаечик с настойкой… – склонилась к лежащей упитанная служанка в платье из темной тафты и белом слишком маленьком чепце на макушке.

Лара лениво выпростала руку из-под шали и выбила чашку из рук женщины. Глазами совы я разглядел красные следы у нее на запястье, как будто недавно кто-то очень сильно сдавил ей руку. Фантом мой облетел комнату и уселся на резную макушку дубового шкафа. Отсюда я видел лицо лежащей – белое, будто восковое, с закрытыми глазами и совершенно неподвижное. Нижняя губа сильно опухла. Такое бывает, когда бьют по лицу. Моя тревога усилилась. Я понимал, что там, в сторожке, случилось что-то мерзкое, но еще не позволял себе догадаться.

Женщина в темном выпрямилась, уперла руки в бока и объявила:

– Да плюнь ты на этого придурка тонконогого! Не стоит он твоих слез. Пусть кого хошь в жены берет! Судьба еще макнет его мордой в нужник, вот увидишь!

– Ненавижу, – выдавила сквозь зубы Лара. – Чтоб он сдох! Чтоб они все сдохли! – И она издала тоскливый отчаянный стон, как от нестерпимой боли.

Наблюдать за нею больше я не мог – если она заметит сову-фантом, то сразу поймет, что я за нею шпионю и разобижу еще больше. Я узнал то, что хотел: она дома и в безопасности. Так что я распылил сову, и она рассеялась сизым туманом.

А я в таверне зарылся в подушки и заснул.

Я не позволил себе догадаться, что на самом деле случилось.