Два года назад, когда Емеля Кисточкин не был еще абстракционистом Кисточчи и даже еще не вылетел из художественного училища, он случайно столкнулся со стариком на лестнице (было это, разумеется, в пятницу тринадцатого) и, пораженный его необычной внешностью, предложил нарисовать с него портрет. Старик с ужасом отшатнулся и, ни слова не сказав, с необычайной для его лет резвостью метнулся к двери. Позднее Кисточкин не раз вспоминал этот случай и все не мог понять, что в его предложении так могло напугать старика.

Анну Яковлевну Чихун странный жилец из тринадцатой квартиры давно лишил спокойного сна. Безуспешно попытавшись разнюхать о нем по своим обычным каналам, она отправилась с жалобой на него в домоуправление, надеясь хотя бы таким способом получить сведения. Но и из домоуправления она вернулась ни с чем. Оказалось, что там бумаги старика непонятным образом затерялись, а когда все же после долгих поисков отыскались, то обнаружилось, что его имя, фамилия и год рождения – то есть главное, что интересовало Чихун – совершенно расплылись от пролитой на бумагу воды. Анне Яковлевне так и пришлось уйти ни с чем.

В квартирах же номер девять, десять, двенадцать и четырнадцать, не перечисленных в нашем списке, живут ребята из «великолепной пятерки» и их родственники.

Итак, время начало свой неумолимый отсчет с той минуты, как кувшин разбился и Аттила оказался на свободе…

Следующие два дня Егор безвылазно просидел дома – то перед мерцающим экраном компьютера, то за книгами. Дон-Жуан и Федор то и дело бегали в библиотеку, таская для технического гения все имеющиеся книги по паранормальным явлениям и по истории первых веков нашей эры. Чтобы Егору не читать лишнюю информацию, все книги просматривали Катя и Дон-Жуан и отмечали карандашом основные места.

Колбасин под влиянием пережитых опасностей почти утратил аппетит, зато еще больше влюбился в Маринку Улыбышеву и все время торчал у окна, высматривая ее, а как-то, набравшись смелости, положил ей под дверь письмо с признанием в любви и букет цветов, затем нажал на кнопку звонка и убежал.

– И знаешь, что она сделала? Она прочитала мое письмо, аккуратно запечатала его и переложила вместе с букетом под дверь Гавкиным! – жаловался он на другой день Кате.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Катя.

– Сегодня утром Гавкин вернул мне букет и мое разорванное письмо, а смотрел так, будто бультерьеров вот-вот спустит. Морду, между прочим, обещал набить, если я буду и дальше писать его жене всякую чушь.

– Да ты что? – удивилась Катя. – А разве он не понял, что это письмо Маринке?

– В том-то и дело, что нет! Письмо-то было адресовано «прекрасной королеве»! Я предлагал ей бежать со мной на край света, – вздохнул Паша и разгладил на животе майку. (Обычная Пашина майка с надписью: «Если хочешь похудеть, спроси меня как!» в тот день была в стирке, и Паша надел новую майку, на которой было написано: «Осторожно! Злой дядя!»)

– Бедняга, не повезло тебе! Женское коварство не ведает границ! – посочувствовала Катя, а про себя подумала: «Ну что тут скажешь? «Злой дядя», он и есть «злой дядя».

За эти два дня грозный призрак Аттилы дал знать о себе еще дважды или трижды. Один раз его силуэт увидел Колбасин, когда возвращался вечером по неосвещенной лестнице. Если в первый день, когда он только появился из кувшина, призрак имел всего лишь лицо, то теперь Колбасин клялся, что видел его шею и плечи, причем на плечах были сверкающие доспехи.

– И что он делал? – допытывался у Паши Дон-Жуан.

– Откуда я знаю? Думаешь, я его рассматривал? Проскочил мимо и дал деру! – сказал Колбасин и для самоуспокоения съел рисовую котлету, которую обнаружил в тарелке на столе у Дон-Жуана.