– Я ем, – Ника отрезала кусочек пиццы и стала вяло жевать. – У меня из головы не идёт. Как это? Вчера он был тут, мы с ним разговаривали, пусть даже ругались, но он был живой, а теперь его нет. Совсем нет. Понимаешь, совсем!

В это самое время – звонок в дверь. Я пошла открывать.

– Где она? – оттолкнув меня так, что я влипла в стену, в прихожую ворвалась Елена Викторовна – мать Олега. За ней следом шёл её муж, Валерий Петрович, успокаивая и уговаривая жену, он пытался хоть как-то повлиять на ситуацию, только это ему удавалось плохо, вернее, не удавалось совсем.

– Лена, Леночка, успокойся, она же не виновата, она тоже переживает, как и мы.

Но для Леночки слова мужа ещё всегда были, как жужжание пылесоса: надоедливо, но без него не обойтись. Она ураганом ворвалась в кухню и вцепилась Нике в волосы:

– Гадина! – кричала женщина. – Это ты! Это всё из-за тебя! Шлюха! Это твои любовники доконали моего Олежечку.

Нет, это уже чересчур. Всё как раз наоборот. Ника, сколько я помню, всегда была влюблена в Олега. Это, конечно, не исключало редких связей на стороне, но все они были случайными, назло Олегу и его очередной любовнице. Из-за них на жизнь Олега никто бы не стал покушаться. Если в чём-то Ника и виновата, то только в том, что не выгнала его раньше.

Вдвоём с Валерием Петровичем мы кое-как оторвали Елену Викторовну от Ники и усадили в кресло. Я срочно стала капать валерьянку, а Ника убежала в ванную и закрылась там на ключ.

– Вот, выпейте, и успокойтесь, – сказала я как можно строже. В моём представлении такие дамы понимают только язык приказа. Уговаривать их бесполезно.

Елена Викторовна залпом выпила снадобье и залилась слезами, приговаривая и причитая при этом:

– Это всё она, она виновата. Олежечка, он же такой мягкий, такой добрый, Он всё для неё, а она… Она даже расписаться с ним не захотела.

Вот это новость! Нет, поистине материнская любовь слепа. Особенно в таких обстоятельствах.

– Что вы говорите! – не выдержала я несправедливости. – Олег же сам не хотел идти в загс. А Ника вовсе не виновата в его смерти. Я вам очень сочувствую, но зачем же валить всё на Нику. Она всю ночь не спала, переживала, ей нисколько не лучше, чем вам.

– Вы извините нас, – начал оправдываться Валерий Петрович. – Мы только утром узнали о смерти Олежика. Леночка, как узнала, что его убили здесь во дворе, немедленно захотела сюда поехать.

О мёртвом или хорошо, или ничего, поэтому я не стала доказывать родителям Олега, что он сам виноват в своей смерти, а попыталась их выпроводить и этим спасти Нику от новых нападок её несостоявшейся свекрови.

– Что вы, Валерий Петрович, я вполне вас понимаю, у вас большое горе. В такой ситуации каждый ведёт себя не так, как обычно. Вы уж извините, я не приглашаю вас на чай, мы очень торопимся. Нике нужно в полицию, там завели дело, и она должна дать показания. Это, конечно, простая формальность, но ехать надо. Тут уж ничего не поделаешь.

– Да-да, мы уже уходим, – Валерий Петрович оказался понятливым. – В полицию, наверное, нас тоже вызовут или домой к нам придут. Я, знаете ли, с такими делами незнаком. Леночка, пойдём.

Он помог жене подняться, взял её под руку и повёл к двери. Елена Викторовна за те несколько минут, что пробыла у нас, стала совсем другой. Она даже как-то стала ниже ростом, сгорбилась, всхлипывая и вытирая глаза платочком, который заботливо протянул ей муж, она безропотно позволила себя увести. Мне стало её даже жалко, по-настоящему. Я с грустью смотрела им вслед и молчала. А что тут скажешь? Потеря сына, которому нет ещё и тридцати, причём ещё вчера абсолютно здорового… Такого даже врагу не пожелаешь.