– Что ж. – На мгновение задумавшись, старуха-мужчина сменил (сменила) тон. – Земля слухом полнится. Вот и нам интересно стало на нового характерника полюбоваться. Ваши ведь всё больше по воинской специальности известны – бойцы великие, смерть обманывать мастера, опасность чуять да за победу малой кровью биться, а так, чтоб сквозь личины зрить… Это, яхонтовый мой, дорогого стоит!

– Кто – мы? – чётко выделил я главное.

Цыгане за моей спиной бесшумно вынимали ножи, думая, что у меня глаз на затылке нет. Это факт, не поспоришь, но я и без того отлично знал, что они там намерены делать. Им ведь невдомёк, что араб, кося лиловым оком, бдительно следит за всем происходящим. А уж его никак не обманешь…

– Ретивый ты казачок, Иловайский, – наконец собралась с ответом старая цыганка, а я воочию видел некоторую растерянность на лице Птицерухова. – Кто тобой интересуется и кому ты поперёк глотки встал, я тебе сказать не смею. Но совет дам. Один. Напоследок. Ежели долго жить хочешь – более в Оборотный город не ходи!

– Что ж так? – Я широко улыбнулся. – Мне ваши тёмные дела без надобности. Меня лишь Хозяйкины очи карие в город тянут. Уйдёт она, и я уйду, погодите-ка малость…

– Не уйти ей. Повязана твоя Катенька. Это в городе она из себя страшную силу корчит, а доведись ей лицом к лицу со мной стать, я её в единый миг так взнуздаю, так в…

Мой большой палец без предупреждения взвёл курок. Птицерухов понял, что если он издаст ещё хоть звук, то в ответ раздастся (грянет) выстрел. Видимо, это поняли и остальные цыгане – тишина повисла такая, хоть топором её пластай, вязкую, и кусочки в платок заворачивай, пригодится отдохнуть, заложив уши на народных гулянках. Она оборвалась коротким всхлипом, когда мой жеребец молча пнул задним копытом в пах самого активного бородача с ножиком. Тот рухнул почти без звука, надеюсь, детей успел заделать заранее, потому как теперь уж… увы, не судьба…

– Только троньте её, – тепло предложил я, опуская пистолет. – Ну а мне пора, пожалуй. Вы не провожайте, не надо церемоний, здесь рядом, не заблужусь. И вот ещё, бабушка, попросите ваших соплеменников – ну того, рябого, косящего на один глаз, и хромого, лысого, с серьгой – к селу на версту столбовую не приближаться! Наши приказ получили – стрелять конокрадов без суда и следствия. Вы уж не провоцируйте больше, а?

– Ай, соколик! – Всплеснув руками, Птицерухов улыбнулся мне самой змеиной ухмылочкой. – Что такое говоришь, изумрудный мой? Зачем на бедных ромал клевещешь, зачем Бога не боишься? Да весь табор под присягой подтвердит, что дома они были, в кибитке лежали, животами мучились и никуда и на шаг от костров не отходили!

– Угу, и я поверю…

– А то тебе решать. Ты, соколик, главное дело, до полка своего доберись.

– Это угроза? – ровно уточнил я.

Улыбка Птицерухова буквально лучилась сладким ядом…

– Ой нет, золотой… Ни один цыган офицеру казачьему слова поперёк молвить не посмеет, не то что угрожать. Езжай себе вольным ветром! Ромалы тебя не тронут…

Я ведь в тот момент ещё подумал, а не застрелить ли его прямо сейчас к едрёне-фене, и нет проблем. Но что-то остановило, комплексы какие-то непонятные… Не учили меня без особой нужды первым курок спускать, но, быть может, вот именно в этом конкретном случае оно того и стоило.

Арабский жеребец сам разрешил ситуацию, мягко попятившись задом и хлёсткими ударами хвоста приводя в чувство замерших в ожидании цыган. Те, огрызаясь и проклиная нас сквозь зубы, всё-таки уступили дорогу, пока я не выпускал из правой руки рукоять надёжного тульского пистолета.

– Мы ещё свидимся.