– Минут восемь – десять при должной сноровке, – потирая ушибленный локоть, прикинул я.

– Да за то время мы энтого флибустьера живьём в дуло засунем и банником артиллерийским в такое место утрамбуем, что развесёлый петушок на палочке получится!

Я встал, не торопясь отряхнулся и пару минут просто любовался на то, как два добрых молодца в рубахах с вышивкой вламывают по самое не хочу героическому мичманскому составу. Получил он у них сполна и за дело! Чуть левей, и я бы без ноги, чуть правей, и упыри без… Ну, они там враскорячку лежали, как взрывной волной причинные места не зацепило – чудо, да и только! Хорошо ещё ладошками прикрыться догадались…

– Подходи, хорунжий, не боись! Мы тут пушечку ещё раз зарядили!

Действительно, в ствол мортиры был по плечи вбит неустрашимый бес, а на его голове гордо развевались мичманские штаны со стрелками. Чуток на зайчика похоже, но гордая морда охранника портила всё смешное впечатление…

– Навалились, волки тряпочные! Сладили – двое на одного. А тока духа моего высокого вам не одолеть. Ща вон заплюю обоих насмерть, до утопления!

– Глянь, как борзометр заклинило, – с невольным уважением признали упыри-патриоты, а я, не тратя ни времени, ни лишних слов, быстро прошёл под аркой и обернулся.

– Чечен! – мигом вытаращился Шлёма. – Да чтоб у меня опять анализы до больницы своим ходом не дошли, натуральный чечен!

– Вот видите. – Я со вздохом вернулся обратно. Опыт не удался. В смысле результаты опыта меня ничуть не утешили. Как идти домой, если эта личина прилипла ко мне крепче репья к хвосту собачьему?!

– Птицерухов удружил, – понимающе кивнул Моня. – Худо дело… А только и здесь тебе дольше оставаться нельзя.

– Почему?

– Друган дело говорит, – признал Шлёма, бухаясь на землю и прижимаясь к ней ухом. – Слышь, топоток? И пяти минут не пройдёт, как здесь бесовский дозор будет. Мы ж их охранника в зюзу завернули и в его же пушку голым задом сунули, а они такое дело нутром чуют! Ща мстить набегут…

– Мы-то отмашемся, а ты беги, казачок.

Явственную дрожь земли теперь уже ощутил и я. Не знаю, сколько бесов к нам несётся в том дозоре, да, судя по топоту, и знать не хочу. Парни правы, пора уносить отсюда ноги, а уж наверху как-нибудь сам разберусь…

– Беги, хорунжи-ый! – в один голос завопили Моня и Шлёма, разворачивая мортиру навстречу выбегающей из-за домов сотне… двум… полутысяче… мама!

Я бросился бежать так, что только пятки сверкали. Сзади раздался очень одинокий выстрел, и волна маленьких бесов с головой захлестнула прикрывающих мой отход упырей. Я даже не оборачивался, чего там интересного, тем более что топот за спиной не стихал ни на минуту.

– Гони чечена! Живьём брать, живьём! Окружай его, теплокровного, на всех хватит!!!

А куда я, собственно, мог удрать от них на открытой местности? Да никуда! Но в тот самый момент, когда в голову стукнулась первая мысль о том, что «развернусь, вытащу саблю, да и помру героем!», каменные стены расступились, земля под ногами вдруг стала прозрачной и я… рухнул прямиком в душистое сено на окраине нашего любимого села Калач на Дону!

Всё. Приехали. Оторвался от погони. А жить-то как хотелось, и как здорово, что жив!

Я опрокинулся на спину, лицом к вечернему небу, и сладко потянулся, как после долгого сна. Чудны же деяния Твои, Господи, какие только пути не ведут в Оборотный город и какими только дорогами судьба казачья меня оттуда не выводит! Вот ведь как можно из-под земли упасть, сквозь землю провалиться да на земле же и оказаться?!

– Понятия не имею, – сам себе сообщил я, зевнул, потянулся и призадумался.