Ожоги сошли с его лица, на матово-белой коже лишь кое-где сохранились красные пятна. А вот концы волос, опаленные огнем, осыпались, и теперь вместо длинных черных прядей на голове колдуна остались короткие черные клочья, торчащие во все стороны, отчего сделался он похож на лукавого чертушку с рожками на макушке.

– Ну что ж, Лешенька, мы с тобой, кажется, квиты, – Роман выбрался на берег, уселся рядом с братьями. – После такого мы должны стать друзьями, а? Неужели не станем? Мне, признаться, не часто помогали, любую услугу я помню годами. Обиду, правда, еще дольше.

Стеновский передернул плечами. Его жест мог означать что угодно: сомнительно, может быть, вряд ли. Роман засмеялся, стянул мокрую одежду, выжал ее и вновь, влажную, натянул. Казалось, от этого он не испытывал ни малейшего неудобства.

– Знатно горит, – сказал Юл. – А почему пары бензина в сарае не рванули? Странно. Да?

Роман обернулся. На месте старых сараев колыхалась сплошная стена огня. Еще несколько минут – и огонь перекинется на деревню. Пойдет ветер гнать пожар от одного дома к другому. Своих пожарных в Пустосвятово нет – из Темногорска машины поедут. То есть явятся на пепелище.

Колдун вернулся к реке, вошел в воду по колено и поднял руки. Тучи в небе над его головой почернели, взбухли, и из них стеной хлынул дождь. Такие ливни бывают лишь летом – осенью вода сочится помалу и подолгу. Тут же сплошной поток обрушился на бушующее пламя. Огонь, извиваясь, пытался ускользнуть и спастись, заползти под уцелевшие крыши сарайчиков и там затаиться, но ливень хлестал его водными плетьми, как взбесившегося пса, и гнал, гнал, истребляя. Одна туча спешила на смену другой, хлестали струи, клубы черного дыма тянулись к небу, а по земле, пенясь, бежали мутные ручьи и стекали в реку.

– Отличный душ, – усмехнулся Юл и клацнул зубами. – Только холодный.

– Вода теплая, – отозвался Роман.

И действительно, вода показалась мальчишке теплой, будто в ванной. Горячей даже.

– Повезло, что Лешка нас вытащил… Или это не везение? – спросил подозрительно Юл.

– Ожерелье твое он услышал, – сказал колдун. – Оно умеет звать на помощь. Иногда крик да-алеко слышно. – Он помолчал. – Все зависит от боли. – Колдун выбрался из реки и пошел по осклизшей от дождя тропинке. – Пошли. У Матвея мой бумажник. И куртку он с меня снял, паскуда. И пакет с едой забрал. Там колбасы твердокопченой десять штук.

Алексей двинулся за колдуном. Но что-то заставило его оглянуться. Юл стоял на берегу, а за его спиной, вырастая из пелены дождя, колебалась призрачная картина: лесное озеро, окруженное вековыми елями, крошечная церквушка поднималась прямо из воды, на берегу теснились островерхие, крытые металлической черепицей, новенькие домики. Видение, сотканное из дождевых струй. Алексей видел эту церковь и это озеро. Когда-то. Но Юл этого видеть не мог.

– Иди сюда! – крикнул Алексей брату.

Мальчишка двинулся наверх, возникшая среди дождевых струй картина поплыла следом.

– Что это такое? – спросил Алексей.

Юл обернулся, посмотрел на мираж и пожал плечами. От его движения церквушка заколебалась, будто собиралась упасть, а по воде призрачного озера побежала рябь.

«Фокусы колдуна», – подумал Алексей, сознавая, что объяснение слишком легковесно. Ибо не ясно было, как Роман мог создать из дождя именно это? Да и не было его рядом.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, видение, блеснув прощальным золотом купола, растаяло. Братья обогнули все еще дымящие обугленные сараи. И нос с носом столкнулись с Романом. Тот нес в одной руке куртке, в другой – сумку. И улыбался. Улыбка эта показалась Алексею отвратительной.