– Ну, ради язычества нашего славянского доморощенного вряд ли кто у нас кровь проливать станет, – заявил Сыскарь самым безапелляционным тоном. – Это тебе не какой-нибудь там девятый или десятый век. И даже не девятнадцатый. А уж класть жизни – тем более.
– Как скажешь, – неожиданно легко согласился Григорий и поднял стакан. – Не настаиваю. Мне достаёт того, что я могу помочь людям, когда никто больше помочь не в силах. А уж как я это делаю – колдовством ли языческим либо молитвой православной или латинской – неважно.
– Хор-роший тост, – произнёс Сыскарь с чувством. – За своевременную помощь людям!
Они чокнулись и выпили.
Глава 8
Саундтрек из «Крёстного отца» назойливо лез в уши, прогоняя сон.
– Speak softly, love and hold me warm against your heart… – пел Энди Уильямс.
«О, господи, не надо говорить нежно люблю, замолчи, а?»
– I feel your words, the tender trembling moments start, – не унимался певец.
«Это точно, уже весь дрожу. Заткнись».
– We’re in a world, our very own.
– Sharing a love that only few have ever known, – резюмировала легенда американской эстрады.
«Всё. Достал»
Не открывая глаз, Андрей нащупал на стуле телефон и сбросил звонок.
Уф-ф…
«Стоп, чего это я. Кто звонил-то? Может, из больницы или Ирка из Москвы?» – немедленно подало голос чувство долга. И был этот голос понастойчивей тенора Энди Уильямса. Тот всего лишь спел песню о любви до самой смерти в фильме о смерти ради любви и о своеобразно понятом чувстве долга. После чего в качестве рингтона попал в сотовый телефон Сыскаря. А тут сам этот долг во всей своей красе. И никуда от него не деться.
Пришлось открывать глаза, садиться на постели и определяться. Со звонком, временем, пространством и самочувствием.
Лучше всего в обратной последовательности.
Самочувствие. Не фонтан, бывало и лучше. Но и не сказать, что полная долина Мегиддо. Жить можно. Хотя, конечно, рассольчика бы хлебнуть не помешало. Должен же быть у фермера Сашки рассольчик? Должен. И позавтракать. Необходимое это дело после обильных возлияний. Наполнить желудок едой, чтобы не требовал опохмелки. У колдуна-то выпито было не сильно много, но фермер Саша, который любезно предоставил Сыскарю ужин и ночлег, тоже в стороне не остался и угостил гостя как полагается. Хорошо хоть не очень поздно легли… Вот и с пространством определились и временем заодно. Он в доме фермера Саши, в гостиной, на диване. Время… Сыскарь посмотрел на часы – девять часов тридцать две минуты. Утра. Поздновато, но зато он выспался. А это главное. Главнее любого рассола и завтрака.
Он как раз успел принять душ, побриться и одеться, когда телефон запел снова.
– Сыскарёв на проводе, – сообщил он в трубку ровным голосом человека, готового ко всяким неожиданностям.
И они не замедлили последовать.
– Доброе утро! Андрей Владимирович? Это вас Владимир Борисович беспокоит. Врач.
– А! Здравствуйте, Владимир Борисович. Слушаю вас. Надеюсь, с Иваном всё в порядке?
– Более чем. Я поэтому и звоню. Мы говорили о том, что везти его в Москву вы сможете в лучшем случае завтра. Но динамика такова, что я склоняюсь к мысли даже о сегодняшнем дне. Давненько мне не попадались пациенты, на которых так быстро всё заживает.
– То есть можно забрать его уже сегодня?
– Об этом я и говорю. Если есть такое желание. Часам к двенадцати подъезжайте, я оформлю бумаги.
– Отлично, буду. Спасибо за хорошие новости.
– Не за что.
Он сунул телефон в карман и отправился на кухню. Настроение заметно улучшилось. Торчать без дела в Кержачах ещё сутки Сыскарю не хотелось. То есть, не дай он Ивану и самому себе обещание оставить Светлану в покое до полного выздоровления друга, дела бы нашлись. Да ещё какие дела! Ого-го, а не дела! С огнём в крови и сладкими замираниями в сердце. Но… слово есть слово. Значит, что? Правильно. Нужно убраться от соблазна как можно скорее, а уж потом, когда все условия снова будут соблюдены, приступать к планомерной осаде любимой. Или, наоборот, лихому и безоглядному штурму. Как фишка ляжет.