– Нет, – уверенно сказал Александр, и деревенский покой мгновенно ушёл на второй план, став мало что значащим фоном. – Не мог он. Его и в деревне-то не было в эти дни, я вспомнил. Уезжал он куда-то по своим делам. А появился Григорий у нас… – Он пошевелил губами, подсчитывая. – В августе два года будет как. Купил заброшенный дом, привёл его в порядок, стал жить. Постепенно со всеми познакомился, его приняли. К чужакам-то мы не особо расположены, но Григорий… Свой он, деревенский, это сразу видно. Да, необычный человек, таких теперь и не осталось почти. И непростой. Есть у него, чую, какая-то тайна в прошлом, о которой он молчит. Ну да это его дело. Однако у властей к нему никаких претензий за это время не возникло, а у нас тем более. Какие могут быть претензии к тому, кто тебе всегда помочь готов?

– И всё-таки за помощью к нему обращаться ты не захотел, – констатировал Сыскарь.

– Не захотел, – опять подтвердил Александр. – И хватит об этом. Вам что, работа не нужна?

– Не лезь в бутылку, Саш, – сказал Андрей и со вкусом потянулся всем своим длинным телом. – Мы уже на тебя работаем. А задавать вопросы входит в наши обязанности. И вопросы эти не всегда приятные. Ладно, будем считать, что с Григорием этим мы более менее разобрались. Не было его в деревне, значит, не было. Против алиби не попрёшь. Давай ты покажешь нам заветную тропинку, о которой говорил, а дальше будем действовать по плану.

Двадцать пять поколений. И в каждом он искал свою Зоряну – аватару, девушку, в которой с наибольшей силой проявляется душа целого народа. Чаще – находил. Чтобы полюбить, вызвать ответную любовь, а затем погубить. Лучше, конечно, духовно, насколько это возможно. Или, в самом уже крайнем случае, физически. Последнее было сделать одновременно проще и труднее всего. Потому что убить того, кого ты любишь, почти невозможно. Даже во имя великой цели. Даже тому, кто за многие века погубил столько душ, что давно потерял им счёт. Это всё равно что убить самого себя и даже ещё страшнее. И всё-таки… Дважды за все эти длинные, бесконечные и такие короткие, словно вмиг пролетевшие века он убивал своих любимых. Своими руками, так как чужими сделать это было и вовсе нельзя – наёмные убийцы или отказывались от поставленной задачи в самый последний момент и под любым предлогом, или с ними самими происходили несчастные случаи различной тяжести. Вплоть до смертельного исхода. Тот, кто заключил с ним сделку – тогда, в лето шесть тысяч пятисотое от сотворения мира, или, следуя новому летоисчислению, в 991 году от Рождества Христова, сразу предупреждал, что подсылать к аватаре наёмных убийц или пытаться устроить якобы несчастный случай – пустой номер. Уж больно силён у аватары ангел-хранитель, который умеет отвести от своей подопечной любую беду. Кроме одной. Если за дело возьмётся сам Григорий. Лично.

Да, два раза. И оба смертоубийства стоят перед глазами, как будто случились вчера. И всё так же рвут душу. Или то, что от его души осталось…

Не хотелось бы пройти через это в третий раз. Нет, не так. Третьего раза просто не будет. Слишком много неудач и разочарований, слишком он устал терпеть поражение в полушаге от победы. Да что там в полушаге. Бывало и так, что победа уже лежала в кармане. Трудная, заслуженная, только что рождённая победа. Лишь сбереги её, вырасти, укрепи… Но карман всегда оказывался дырявым, и всё приходилось начинать сначала.

Вот и сейчас, здесь, в этом удивительном и странном, но, если приглядеться, всё ещё знакомом мире, в совершенно иной, но, опять же, если посмотреть пристальней, такой узнаваемой России ему пришлось не просто заново осваиваться, а буквально всё строить с нуля. Примерно как человеку, который в один прекрасный день очнулся на больничной койке и обнаружил, что решительно ничего не помнит из того, что происходило с ним прежде, и не знает, где он находится.