– Видишь, я очень люблю исторические темы, – щебетала Варвара, легко обнимая Андрея за талию.

– Вижу, – холоднее, чем того требовали приличия, отвечал он.

– Тебе нравится?

Он сухо кивнул:

– Весьма любопытно.

– А ты свои картины чем пишешь?

– Чаще акварелью.

– Ты мне их покажешь?

– Их не так много и они не в Москве, – соврал он.

– Да? А где?

– В Коктебеле, – назвал первое, что пришло на ум.

– Да? А ты был в Коктебеле? Ты знаешь Волошина?

– Знаю.

– Боже, как это здорово! Я все мечтаю съездить в Крым. Давно не была, – тараторила она. – Говорят, что Максимилиан божественно одарен? Это правда? Говорят, что к нему едут многие писатели, поэты, художники. Ты со многими знаком?

– Нет, не со многими.

– А вот и другие мои работы.

Она откидывала простыни, закрывающие картины, и вытаскивала холсты из наваленных рядов подрамников.

Андрей с унынием отмечал во всех работах Бронш ту же невозможную безвкусицу и откровенную пошлость. Часть картин носила откровенно эротический и даже порнографический характер.

– Я мечтаю открыть небольшую выставку, – сообщила она.

– Да, это хорошо, – заложив руки в карманы брюк, Андрей двигался по комнате, делая вид, что с интересом рассматривает живопись хозяйки.

«Зачем я сюда приехал? – вновь корил себя он. – А что я, собственно, хотел? Увидеть здесь Тициана?»

– Смотри, Андрюша, – ласково и чуть торжественно объявила она. – Я покажу тебе и свою главную гордость. Я писала по памяти Ильича.

– Лихо!

– Да…

Варвара выудила из шкафа небольшое полотно, написанное в ярко изумрудной и малиновой гамме.

– Понимаешь, все пишут вождя в каких-то серо коричневых тонах, а я решила его написать в образе восточного правителя. Он мудрый и властный. Я просто, как художник, видела его в тот момент именно таким.

Знакомый, вполне угадываемый персонаж был изображен на картине в восточном длиннополом кафтане из изумрудной парчи. Вокруг Ленина, склонив головы в поклоне, стояли чернокожие евнухи. На заднем фоне мелькали кипарисы и пальмы, а рядом, играя всеми цветами радуги, прохаживался павлин. И даже губы у Ленина были малинового цвета.

«Боже, какая гадость! – подумал Андрей. – Это под какими же парами вы все это ваяете, товарищ Бронш?»

И он угадал. Раскрасневшаяся Варвара Семеновна подошла к комоду и достала оттуда небольшую серебряную шкатулку.

– Андре, я не сильно тебя шокирую?

– Что ты! Все очень даже недурственно.

– Я иногда люблю себе «пудрить носик». Особенно, когда работаю, – тонкие пальцы открыли маленькую шкатулку, полную белого порошка. – У меня есть отличный «марафет» из Германии. Я хочу вместе с тобой. Давай попробуем. Она заложила кокаин в ноздри, а после протянула шкатулку Андрею. – Поверь, немного «сладкого» не повредит.

– Нет, здесь я пас, Варварушка Семеновна, – рассмеялся Андрей. – Душно тут у вас. Мне бы на воздух.

После того, как он увидел на ее пальцах кокаин, ему стало совсем тошно.

– Какой ты, Андрюша, чистый и правильный, – с легкой хрипотцой произнесла она. – Между прочим, на Цветном, недалеко от твоего дома, есть «кокаиновый домик». Еще один притон есть в Головине переулке, между Трубной и Сретенкой. Есть и в Домниковке, и в Проточном переулке. Сейчас с этим проще – везде можно купить.

– Я не посещаю подобные заведения.

– Ну, да. Ты же у нас глава семейства.

– Я, наверное, поеду.

Ее глаза теперь еще более походили на глаза Веры Холодной – темные круги на веках стали ярче, а зрачки лихорадочно расширились. Только в отличие от экранного кумира, эти глаза выражали собой не кротость и печаль, а нечто иное. Было в них что-то затаенное и почти демоническое.

– Поцелуй меня снова, – попросила она. – Или брезгуешь? Глупый, я не кокаинистка. Так, иногда балуюсь, чтобы поднять настроение. Или для вдохновения… А ты, значит, «марафет» не уважаешь? Жаль…