Хороши были и ее темные брови и русые, густые волосы с пепельным отливом. Они красиво рассыпались по плечам и спине. Пока она усиленно делала вид, что смотрит на этюд Макса, Андрей исподволь рассматривал ее нежную шею, переходящую в довольно пышную грудь. Для семнадцатилетней девицы у Светланы была, пожалуй, слишком развитая грудь. От порывов морского ветра тонкий батист прижимался к трепетной коже, выделяя даже сквозь белье маленькие соски ее упругих грудей.

– Нет, сегодня я что-то не в настроении, – тонким голосом, театрально произнес Макс. – Да и солнце уже клонится к закату. Пошли домой и выпьем лучше вина.

Все пошли к дому Волошиных. Светлана вышагивала рядом с Максом, помогая ему нести за ремешок этюдник. Они чуть отделились от Андрея и Сашки, оказавшись впереди.

– Какая хорошенькая и аппетитная девица, – восхитился Сашка, глядя Светлане вслед. – Как думаешь, может, мне приударить за ней?

При этом он посмотрел Андрею в лицо.

– По-оо-нял! – рассмеялся он. – Я все понял. Не знал, доктор Кольцов, что вы умеете смотреть эдаким крокодилом. – Он снова хохотал. – Я еще там, за обедом, все понял. А потому ретируюсь. Рискую быть съеденным на ужин. На мой век девушек хватит…

Яркое Коктебельское солнце уже клонилось к закату. Нагретая за день терраса пахла теплым пыльным деревом и степным разнотравьем. Вся честная компания пила на террасе вино. Помимо бутылки ароматного ялтинского, которое прихватил Сашка, пили вино из большого глиняного кувшина. Макс и Пра шутили и перепирались в своей обычной манере. При этом огромный и такой взрослый, и умный Макс разговаривал с собственной матерью голосом маленького шаловливого мальчика. Вначале Кольцов дивился чудачеству матери и сына. А после, все более вникая в их игру, и пьянея от лета, солнца, от коктебельского ветра, от добрых, милых и невероятно талантливых людей, от близости Светланы, с каждым мгновением делался все счастливее. И вся боль, которая слишком долго лежала ледяным комом где-то в середине его груди, вдруг сдвинулась с места и начала постепенно таять. Ему казалось, что он даже дышал теперь иначе. Легкие пропускали свежий воздух настолько полно, что он захлебывался порой от новизны этого ощущения.