Туфания осторожно наносила мазь на воспаленную горячую кожу и, закусив губу, поклялась, что не позволит этому человек обижать маму.

– Только попробуй, – сказала Джулия, с трудом разлепив губы. – Я его люблю.

С того происшествия изменилось многое. Теперь он уходил, демонстративно выгребая деньги из шкатулки, а если денег там не оказывалось, злился и бил Джулию по лицу. Она не уворачивалась от пощечин, лишь лепетала оправдания.

Не помогало.

Ему надо было выместить на ком-то свою злость. И заработать. Однажды он вытолкал Джулию на улицу, велев ей не возвращаться без денег. Она ушла на целый день, а вернулась лишь вечером, побледневшая и несчастная, но принесла несколько монет.

– Шлюха, – сказал он. – Всегда знал, что ты шлюха…

Туфания пряталась. Ее пугал этот человек, укравший у матери силы. Он же, словно чуя ее страх, все чаще искал встречи с Туфанией, и взгляд его, жадный, какой-то неправильный, предупреждал ее об опасности. Наверное, следовало его убить сразу, как только он переступил порог их лавки, но… что будет с Джулией? И с самой Туфанией? Что, если кто-нибудь догадается о старухином зелье? Тогда Туфанию осудят и казнят.

Теперь мама пропадала не только днем, но и ночью, оставляя Туфанию наедине с мужем. Она будто ослепла и оглохла из-за того странного, отвратительного чувства, лишившего ее не только гордости, но и воли. Туфании подобная любовь представлялась некой болезнью, извращенным, противоестественным состоянием, близким к одержимости. Она пыталась достучаться до матери, но та, стоило разговору зайти о ее дорогом супруге, теряла всякий разум. Джулия готова была верить всему, кроме правды.

– Глупенькая. Он меня любит. Просто у нас… сложное время.

И Туфания пряталась. От нее. От него. Так долго, как могла.

Однажды Туфания потеряла осторожность. Ей показалось, что чужак – называть его отцом, как того хотела Джулия, она не могла – ушел по своим загадочным делам. И Туфания позволила своему утомленному телу отдых. Недолгий, но…

Он навалился сверху, прижал ее к кровати, закрыл рот рукой, грязной и вонючей. Туфания пыталась отбиваться, дергалась, ерзала, била его руками, царапалась… скулила.

Только что она могла?

Когда ее силы иссякли, она просто лежала, позволяя ему делать все, что хочется, содрогаясь от отвращения и боли.

– Теперь поняла, кто в доме хозяин? – Он погладил ее по голове, и Туфанию едва не вырвало.

Она не стала ничего рассказывать Джулии, а та сделала вид, что не замечает перемен. И это тоже было предательством, но… ведь Джулия больна. Туфания знала рецепт лекарства, которое излечит эту болезнь. Одна капля в вино…

«Этот» выпил. Вновь полез к ней. И Туфания терпела, стиснув зубы, зная, что терпит в последний раз. Он был крепким мужчиной и продержался всю ночь. Наутро встал с постели, набросившись на Джулию с кулаками по какой-то пустой, им самим придуманной причине. Спустился в лавку. Ходил там какое-то время… ушел.

И не вернулся.

Джулия ждала его весь день. И ночь.

А наутро его приволокли. Джулия выла над телом, кидалась его обнимать, целовать, гладила всклоченные волосы, уговаривая мужа очнуться от сна.

Туфания смотрела.

Мертвый, он был нестрашен. Скоро Джулия выздоровеет, и они заживут, как жили прежде – вдвоем. Откроют лавку, будут торговать… им двоим не надо много денег. Им двоим хватит счастья и без черногривого чужака…

– Ты, – Джулия поднялась. Движения ее сделались по-змеиному плавными, текучими. – Это все ты, маленькая дрянь! Убила его! Убила… – Она злобно шептала. – Он отверг твои домогательства, и ты… ревнивая тварь…

– Мама, прекрати.