– Ох, у меня какое-то нехорошее предчувствие! – призналась я приятелю-оператору.

– А вот и я! – сообщил запыхавшийся Аслан Буряк, с разгону влипая в широкую спину Вадика. – Слушай, ты меня извини! Какой-то я сегодня неуклюжий… Леночек, прости, бога ради, там у тебя в квартире была какая-то надувная мебель… Я тебе за нее заплачу. Купишь новую, ладно?

– Ты грохнул Масянькину лошадь? – догадалась я. – Это она так рванула?

– Ло-ошадь? – удивился Ослик. – Я думал, это пуфик.

– И какой же ты после этого джигит, Аслан? – съязвил Вадик. – Коня от пуфика не отличил!

– Да у меня не было возможности его рассматривать! – рассердился Ослик. – Я с балкона шагнул, за порожек запнулся и – упал. А оно ка-ак шарахнет! Я чуть не обделался с перепугу!

– Спасибо, что хотя бы не обделался, – желчно поблагодарила я. – А кассету-то нашел?

– А как же! – торжествующий Ослик сунул коробочку в протянутую руку Вадика.

Ребята занялись своим делом и моментально забыли про меня. Вздохнув при мысли о том, что с утра пораньше придется бежать в магазин спорттоваров и покупать Масе нового скакуна взамен лопнувшего, я повернулась спиной к подъезду и побежала на детскую площадку вытаскивать из качелей своих Колянов и вести их домой. Оцепление уже снимали, жильцы, делясь впечатлениями от нескучно проведенной ночки, потянулись в свои квартиры.

Этажом выше в подъезде с грохотом захлопнулась дверь, и вниз по лестнице загремели торопливые шаги. Сопровождающие их звуки пробудили в моей памяти незабываемый образ трагически погибшей скаковой зебры, и я проснулась со слезами на глазах.

Даже не глядя на часы, я знала, что сейчас примерно половина восьмого: трое из пяти имеющихся в наличии детишек Суньковых под предводительством обормота Сашки только что поскакали в школу. Минут через десять из квартиры выдвинется их мамочка, конвоирующая в детский сад трехлетних близнецов Сашу и Пашу. Не желающие сдаваться в ясли, пацаны будут затруднять продвижение родительницы, злокозненно поджимая ноги на ступеньках. Поравнявшись с нашей дверью, горластый Паша, как обычно, заорет, а тихоня Саша предпримет очередную суицидальную попытку – попытается выброситься в лестничный пролет, нырнув под перила.

Вздохнув, я вылезла из-под одеяла, натянула просторную Колянову майку, с успехом заменяющую мне утренний халат, и собрала с пола останки надувной зебры. Клочья полосатой резиновой шкуры разметало взрывом по всей комнате, а пустотелую голову я отыскала в прихожей. Лошадиная морда сморщилась и перекосилась, но остроконечные уши сохранили твердость и торчали вверх так жизнеутверждающе, что это выглядело несколько непристойно. Я похоронила останки зебры в мусорном ведре и принялась готовить завтрак, размышляя, что бы такого утешительного сказать Масяньке, если он спросит, куда подевался его новый четвероногий резиновый друг.

– Лошадка убежала в поле, покушать травки, – проникновенно поведала я пузырям в кастрюльке с кипящей водой.

– Неужели? – возникнув на пороге кухни, спросил отчаянно зевающий Колян. – Ну, продолжай…

– Ты же знаешь, Коленька, что лошадки кушают только травку? – я с готовностью сменила адресную аудиторию. – Ну вот, а у нас в доме травки не нашлось, поэтому лошадка пошла завтракать в лес.

– Убедительно. – Колян дважды хлопнул в ладоши, потом остро прищурился на стеклянную банку с укропом, быстро переставил ее со стола в закрытый кухонный шкафчик и пояснил: – Травка.

Я кивнула и накрыла пустой коробкой из-под торта кактус на подоконнике.

– Разве лошадки едят кактусы? – усомнился Колян.

– У нас была зебра, – напомнила я.