В эпоху перемен “Жизнь Плюс” стала еще более недостижимой, ресурсов на штамповку тел не хватало, многие лаборатории были затоплены-разрушены. Но у меня теперь доставало и денег, и власти, и связей. Благодаря им я все же получил новое тело, о котором раньше мечтать не мог: прочное, самовосстанавливающееся, способное ощущать запахи и вкусы, переваривать еду. С бегущей по венам и артериям кровью, с бьющимся сердцем. Идеальный аналог человеческого тела, с огромным сроком эксплуатации. Кроме того, я был красив. Но для тебя все это не имело никакого значения.

Наши с тобой отношения не были простыми. Всегда танец на грани любви и ненависти. Мы глубоко презирали друг друга за убеждения и образ жизни, часто ссорились. Ты громко хлопала дверью или сбегала тайком, прихватив самые ценные вещи, устраивалась на бесчисленные работы с проживанием. Я позволял тебе это, ненавязчиво присматривал, даже слегка завидовал: ты со всем справлялась одинаково хорошо, ухаживала за стариками и детьми, была санитаркой, поваром, швеей, уборщицей, вела занятия.

Я забирал тебя, когда случалось что-то по-настоящему важное: новое извержение, авария на одном из искусственных островов, затопление судна, искавшего уцелевшие, пригодные к использованию вещи среди разбросанного по воде мусора. Порой ты была по-настоящему рада меня видеть: обнимая, благодарила за то, что пришел. Но чаще закатывала истерики, требовала забрать кого-нибудь еще, старика или ребенка: приходилось объяснять, что я не могу, что характер моей работы не позволяет заботиться о ком-то еще, особенно о ком-то немощном, болезненном. Тогда ты запиралась в очередной сырой комнатке – иных тебе не выделяли – в надежде, что я уйду. Приходилось выламывать двери.

Никогда не забуду то, как ты сердилась, когда я запер тебя в квартире и продержал там несколько месяцев. Потому что хотел уберечь, когда ты в очередной раз вознамерилась уйти. Потому что знал, что никто меня за это не накажет. Потому что однажды решил, будто мне все на свете дозволено.

Глава 2

1

Нора пробиралась в свою комнату, едва не теряя сознание от боли в руке, прислушиваясь к шорохам и скрипам – не шаги ли это? Больше всего она боялась наткнуться на воспитателей: тогда проблем не оберешься, придется врать, что неудачно упала. А врать Нора не любила. Шаг, еще один. Опереться о стену, подождать, пока муть перед глазами рассеется. Тишина вокруг. Добрести до конца коридора, свернуть направо – вот она, дверь в комнату, ручка матово блестит в свете лампы. Облегченно выдохнуть, щелкнув замком.

Осенью темнеет рано, но Норе не нужно включать свет: здесь она знает каждый предмет, каждую трещину. Раньше она любила притворяться слепой, закрывала глаза, мерила шагами расстояние от кровати до шкафа, от шкафа до стола, от стола до окна. Десять шагов. Пять. Восемь. Когда становилось особенно грустно, Нора вставала на четвереньки и протискивалась в нишу между шкафом и стеной, сидела там часами напролет, подтянув колени к груди. Разглядывала батарею с облупившейся краской и отороченный бахромой край ковра. Сосредотачивалась, заставляла себя посмотреть другим, особенным зрением, и…

Сейчас Норе плохо. Ей хочется прижаться спиной и боками к прохладным стенам. Но Нора сильно выросла за последний год, собственное тело кажется ей непривычным, слишком большим и неуклюжим. Проем стал узок, протискиваться туда неудобно. Тем более, с больной рукой.

Нора садится на пол, облокачивается о прохладную батарею. Сосредотачивается, ждет, когда предметы распадутся на составные, оставаясь при этом целыми. Комната – будто собранная мозаика: издалека картинка видится сплошной, гладкой; приблизишься – станут видны тонкие темные линии меж пазлов. И картинка утратит кажущуюся целостность, станет суммой частей.