– И перемывал бы кости властям за то, что вконец закручивают гайки ему и всем остальным фермерам, – добавил Биверс.

Майкл Пул увидел справа от себя большущий, с золотой бахромой, флаг, развевающийся на ветру, и вспомнил, что уже видел его вчера. Флаг держал высокий лохматый мужчина, прикрепив древко к широкому ремню. Рядом с ним, почти не видный из-за блестящего венка, стоял круглый белый знак, на котором красными заглавными буквами было написано: «Нет любви сильнее». «Где-то писали, – подумал Пул, – что этот лохматый бывший морпех вот уже два дня подряд стоит на одном и том же месте».

– Об этом парне писали сегодня в утренней газете, читали? – спросил Пумо. – Он стоит с флагом в знак памяти военнопленных и без вести пропавших.

– От этого они не вернутся быстрее, – заметил Биверс.

– Разве в этом дело… – проговорил Пумо.

И тут долгая черная стена Мемориала словно заявила о себе: Пулу даже почудилось, что гранитная громадина заговорила и сделала шаг к нему навстречу – в точности как вчера. Он невольно чуть отодвинулся от остальных. Мир вокруг поплыл, обретая неясные очертания, словно окутанный дымкой. Однажды Пул несколько часов простоял в воде, кишащей пиявками, держа М-16 и клеймор над поверхностью: руки сначала стали болеть, потом наливаться свинцом, потом он перестал их чувствовать… Роули Томас Чемберс застыл рядом, точно так же держа над вонючей водой свой арсенал. Москиты черными роями гудели вокруг – они оседали на лицах, заползали в нос, и каждые несколько секунд приходилось выдувать их оттуда. Пул отлично помнил навалившуюся тогда усталость: предложи в тот момент Роули поддержать ему руки, он бы тотчас прямо там провалился в сон. Так же хорошо он помнил свои ощущения, когда к его бедрам присасывались пиявки.

– Господи боже… – обронил Пул, заметив вдруг, что дрожит. Он вытер глаза и оглядел остальных. Конор тоже плакал, и эмоции наполнили красивое, обычно бесстрастное лицо Пумо.

Гарри Биверс наблюдал за Пулом – лицо Майкла казалось таким же эмоциональным, как у отгадчика веса на ярмарке штата.

– Что, зацепило?

– Ясное дело… – ответил Пул, почувствовав острое раздражение от самодовольства Биверса. – А у тебя иммунитет?

– Едва ли, Майкл, – покачал головой Биверс. – Просто привык держать чувства в себе. Так воспитали. Знаешь, я думаю, что к этому списку нужно добавить кучу имен. Маккенна, Мартинсоны. Дантон и Жильбер. Помнишь?

Пул не нашел в себе желания пытаться объяснить то, что он только что пережил. Он тоже мог припомнить хотя бы одно имя, которое можно было бы добавить к выбитым на плите.

Биверс едва ли не подмигнул Майклу:

– Ты же понимаешь, что мы разбогатеем на этом, не так ли?

По какой-то «биверской», абсолютно не понятной для Майкла Пула причине, он дважды постучал его по груди вытянутым указательным пальцем, на котором Майкл успел разглядеть маникюр. Затем Биверс повернулся к Пумо и Линклейтеру, очевидно, говоря им что-то о Мемориале. Майкл словно все еще чувствовал, как указательный палец Гарри игриво тычет в его грудину…

– Вот только беда в том, что здесь не все имена… – донеслись до него слова Биверса.

Сотни подыхающих москитов забили ноздри Пула; подыхающие пиявки впились в онемевшие от усталости ноги. Майкл понял: решение принято. Как бы повторяя самих себя – невежественных, напуганных и каждого по-своему безрассудного девятнадцатилетних мальчишек, – сегодняшние они действительно собирались вновь отправиться на Дальний Восток.

– Мэгги сюда никогда не вернется, Мэгги сыта по горло, – сообщил Джимми Ла в ответ на вопрос Гарри. Он готовил коктейль: серебристая лента вермута из шейкера лилась поверх кубиков льда в стакан, уже отчасти наполненный какой-то жидкостью. Джимми выдавил лимонную цедру вокруг края стакана, затем опустил ее в кубики льда.