– Только покороче, если можно! Я в прошлом месяце почти семьдесят гульденов заплатил!

Прежде чем звонить Лясику, Кока завернул на кухню к Ёпу, где всё стерильно блестело, кроме двух тостов в опавшей тусклой пластиковой упаковке. Еды нет.

Ёп приплёлся следом, снял с полки чашку, отпил глоток, пополоскал рот и выплюнул жидкость обратно в чашку.

– Что, зубы болят? – спросил Кока.

– Нет. Это коньяк. Но десны немеют, как от кокаина. И экономно – одной бутылкой можно целый месяц рот полоскать, – объяснил Ёп и бесхитростно протянул чашку Коке: – Попробуй! Там бактерий нет, спирт всё убивает! – Но Кока, подавив рвотный позыв, пробормотал:

– Спасибо, в другой раз!

А Ёп, побулькав новым глотком, сказал:

– Если шнапс равен кокаину, то я выбираю то, что дешевле! – И зашёл в туалет, откуда вслед за щелчком диктофона можно было услышать: “Коньяк омывает гортань, как волна окатывает песок, как солнце струит свои лучи, как ветер обволакивает скалы…”

Сунув тосты в карман, Кока переместился во двор. Лудо дремал, привалившись к плющу. Кошка по-собачьи чутко сидела рядом. Вот чумовая чушка, лучшая подружка!

Тихо пройти мимо. Нырок в дом. Запах столярного клея, краски и древесины из подвала, где Лудо хранит таблички для туалетов. Там предстояло спать.

Вверх по лестнице. Телефон. Диск. Набор. Гудки. В ответ на Лясикино “Вас предельно внимательно слушают!” – Кока подобострастно спросил, как дела и когда завтра приходить.

– Приходи, когда возжелаешь. Моя Лита работает эту неделю допоздна. А мы чем-нибудь подкрепимся. У Барана есть что-то, стоящее внимания. Обещался быть. Он – молоток, вырастет – кувалдой будет! Так что оскоромимся!

“Что, опять лежать, умирать?..” – при имени Баран Кока с трепетом вспомнил последнюю встречу с этим молодым бычком: они занюхали что-то, от чего стало так плохо (или хорошо, уже и не разобрать), что Кока два дня пролежал у Лясика в гостиной на диване в полусне-полуяви, пил без конца воду и тут же выпускал её в тазик. Лясик был помещён напротив, в раскладном кресле. Жене было сказано, что они отравились пиццей, но жена ругалась: “Какая пицца! Вы же синюшного цвета, живые трупы!” – на что Лясик дремотно бредил: “Раз живые – уже не трупы! Проклятая пицца! Всё отравлено! Яды всюду! Окружающая среда! Рыба жрёт пластик! Цианид, ртуть! Экосистема! Копуляция! Хтоника! Жлобный извет! Навет!”

– Ладно, подойду. Только я без копейки.

Лясик хмыкнул:

– Мог бы не предупреждать. Эта априорная ситуация не нова. Но на баяны[2] наскребёшь, у меня кончились, купи по дороге.

Кока повесил трубку и бочком пробрался во двор, где обсуждался парниковый эффект и разрыв атмосферы: Ёп был уверен, что вода постепенно испарится с лица Земли, но Лудо вяло возражал, что круговорот воды в природе не даст этому совершиться. Ёп настаивал:

– Дыра в атмосфере будет всё больше! Градусы повысятся! Вода уйдёт в небеса! От жары высохнут и сгорят леса и джунгли! Кислорода на планете не станет, всё живое задохнётся! Жизнь уничтожится, как на Марсе! Земля станет высохшим черепом с глазницами океанов и обломками зубов-небоскрёбов! Последний человек умер сто лет назад. Вселенная возникла четырнадцать миллиардов лет назад. А что было, например, за секунду до этого? И где Вселенная, интересно, возникла? В какой пустоте? И как? Откуда взялся материал для миллиардов звёзд? И где начало времени? А что было до времени? Каким метром мерить бесконечность? Как отсчитывать время, которое вечно, не имеет начала и конца и прекратится только после Апокалипсиса?

Кока тоже начал думать о Вселенной, но скоро ему стало дурновато, как всегда при мыслях о космосе: он обмирал, кружилась голова, его подташнивало, когда он пытался представить себе безбрежный космос без конца и края, где разбросаны бессчётные звёзды и планеты, и число их растёт, а космос расширяется. Чьё это творение? Как это – вечно и бесконечно? Где и почему всё это?