Меня особенно занимали грифоны – древние криптиды, неизвестные науке существа с четырьмя лапами и клювом. Каждое лето в библиотеке Американской школы классических исследований я просматривала множество древних изображений четвероногих животных с птичьими головами из Египта, Месопотамии, Греции, Скифии и с Крита. Однако письменные сообщения о грифонах встречались только в греческих и латинских текстах, начиная с фрагментов утраченного эпоса Аристея (VII в. до н. э.) и заканчивая произведениями римского историка и натуралиста Элиана (III в.)[3]. По времени с текстами совпадало множество произведений искусства, изображавших грифонов именно так, как их описывали древние авторы. При этом грифоны не упоминались ни в одном известном греческом мифе – их, очевидно, считали реальными животными, обитавшими в восточных землях. Что же стояло за десятью веками систематических описаний и художественных изображений? Я могла вспомнить только одно ныне существующее четвероногое животное с клювом – черепаху. Но вместе с тем мне пришло в голову, что четыре ноги и клюв также были у некоторых вымерших динозавров.

Мои навязчивые мысли о том, какую роль сыграли окаменелые останки динозавров в формировании визуальных представлений о грифонах в Древней Греции и Риме, начали утомлять моих близких. Наконец Джош посоветовал мне вместо того, чтобы постоянно говорить об этом, записать все соображения и отправить это письмо какому-нибудь палеонтологу. Поскольку я незадолго до этого обосновалась в Монтане, выбор пал на куратора нового Музея Скалистых гор в Бозмане, Джека Хорнера, который прославился как человек, впервые обнаруживший яйца динозавров, и стал прообразом палеонтолога из фильма «Парк юрского периода» (1993).

Я так и не отправила Джеку Хорнеру свое взволнованное спонтанное письмо, написанное в 1989 году и озаглавленное «Охота на грифонов» (здесь оно представлено в 14-й главе). Но несколько лет спустя мы все же встретились благодаря моему другу Крису Эллингсену, который работал у Хорнера научным иллюстратором. Я показала ему изображения грифонов на древнегреческих вазах и сравнила их с самым известным динозавром с клювом в Монтане – трицератопсом Мортом, символом Музея Скалистых гор. Хорнер кивнул, а затем указал на мою очевидную ошибку – как оказалось, я была абсолютно не права, полагая, будто трицератопсы когда-либо жили в Старом Свете. Но он все же не исключил того, что динозавры могут быть как-то замешаны в этом деле, и предложил мне развивать гипотезу. Когда я выходила из его кабинета, Хорнер заметил Крису: «Она ни черта не смыслит в палеонтологии. Но возможно, в этом и правда что-то есть». Это побудило меня впредь тщательнее выполнять домашнюю работу, прежде чем пытаться объяснять ученым свои идеи.

Разумеется, не все загадки, оставившие отпечаток в мифах, фольклоре и других плодах коллективного творчества на протяжении веков, поддаются научному объяснению или историческому разбору. Учитывая, как много данных за тысячи лет оказалось искажено или утеряно, исследователи время от времени неизбежно будут забредать в тупики истории, – тем вероятнее, чем дальше во времени и пространстве они находятся от предмета своего исследования. Я постоянно вспоминаю парадокс Франца Кафки: «Легенда – это попытка объяснить необъяснимое. Возникнув на основе истины, она неизбежно заканчивается необъяснимым» («Спасение начнется в свое время», 1917–1924). Некоторые главы этой книги – например, «Летающие змеи Аравии» (1), «Когти грифона и рог единорога» (4), «Маленькая птичка с ядовитым пометом» (7) и «Кювье и нога мамонта» (18) – наглядно показывают, что иногда найти однозначный ответ на вопрос просто невозможно.