– Слыхал, что ты, матушка, мужиков принимаешь? Да по мелочи больше, водители там, аппаратчики какие, курьеры… А? Курьеров любишь?

Маргарита сидела, как окаменелая, не смея дышать, а рука Самого медленно ползла вверх, морща тонкую ткань модной юбки.

– Так ты и ко мне зайди. Уважь, не убудет, думаю, а пожилому человеку приятно.

Аполлинарий говорил мягко, ласково, вибрируя голосом, как старый кот по весне, но глаза его были неприятными – холодными, равнодушными, злыми. Он снова стиснул ногу Маргариты, больно, впившись ногтями. И резко, отрывисто повелел, глядя в сторону.

– Завтра. В пять!!!

…

Ночью дождь прекратился, лунный бок, похожий на край оловянного половника, торчащего из черничного киселя, светил из-за тучи противно и тошнотно, до головной боли. До шести проворочавшись, Маргарита встать не смогла, свинцовая голова не поднималась с подушки, мало того, что она дико болела, так ещё и кружилась, как после хорошей вечеринки. Кое-как сев на постели, она пыталась позвать мужа, но только просипела еле слышно, в воспаленном горле кто-то прокручивал острие, и, поняв, что муж её вряд ли услышит, дотянулась до телефона. Вовик трубку взял сразу, цекнул изумленно и уже через полчаса открывал своим ключом дверь Маргаритиной квартиры.

– Ой, ей, красота моя. Давай-ка ка доктора Айболита звать. А то твой суженый – вон, грамоту тебе начертал, к мамке под юбку удалился. Там теперь сидит. Я его встретил, прёт, как танк, напомадился.

Маргарита ничего не понимала и, как через водную завесу, смотрела, что делает Вовик – куда-то звонит, что-то подносит ей в большой белой чашке, трясет термометром. А потом она откинулась на подушку и равнодушно прикрыла глаза.

Глава 3. Вовик

Маргарита открыла глаза, с трудом сконцентрировала взгляд на тусклом свете ночника, попыталась поднять голову, и это у неё получилось. Чувствовала она себя, конечно, совершенной развалиной, но это была уже она, Рита, а не комок бессмысленной слизи, растекшийся по простыне, которым она себя ощущала ещё вчера, ненадолго выныривая из забытья. Привстав на локтях, а потом на удивление легко подтянув тело повыше, она подпихнула под спину подушку и осмотрелась. Комната тонула в полумраке и духоте, но можно было разобрать, что чуть поодаль, около её туалетного столика стоит раскладушка, а на ней лежит человек и, разинув по-детски рот, спит, похрапывая. Маргарита не успела приглядеться, как человек проснулся, вскочил, и она с облегчением выдохнула – это был Вовик.

– Вов… что это со мной? Случилось что?

Вовик выпучил глаза, ржанул, как молодой конь, подсел к Маргарите, поправил ей подушку, помог сесть поудобнее.

– Ну, ты прынцесса даёшь. Три дня в отключке, чуть не окочурилась, а говорит – что случилось. Пневмония у тебя, нормальная, между прочим. Доктора в больницу хотели, я не дал. Они там в тех больницах насмерть замучают, а я тебя куриным бульончиком отпою. Вон, четыре куры домашние купил, в село к своим ездил. И медсестрица три раза в день ходит, уколы лепит. Я у тебя деньгу в комоде на все взял, ты уж звиняй. Своих на такое не хватит, кусаются медики эти частные, падлы.

Маргарита смотрела, как шевелятся красивые губы Вовика, до неё медленно доходил смысл сказанного, и мысли, тяжёлые, как бревна, ворочались в пустой голове. "Надо же. Альфонс вроде, а какой заботливый. Не ожидала".

Пока она думала, потея от напряжения, Вовик притащил чашку с бульоном, маленькую гренку и апельсин. Подвязал ей на грудь салфетку, пристроил невесть откуда взявшийся столик для лежачих больных, сунул в рот ложку неожиданно вкусного бульона, и Маргарита жадно, с хлюпом съела всю чашку, заела гренкой, и, с вожделением глядя, как сильные пальцы любовника сдирают кожуру с апельсина, спросила, чувствуя, как быстро проясняются мозги и рассеивается свинцовая тяжесть в голове.