– Нет! По кардиограмме я этого не вижу. Систолы, правда, несколько разыгрались…

– Не понял! Что? – уточнил я.

– Пропуски сердечных сокращений… Признак аритмии… Брадикардия! Но инфаркта я не наблюдаю. Банальный остеохондроз! Так какое решение вы принимаете?

– Я не знаю… Хуже бы не было, ведь дома мы беспомощны…

– Я бы ее госпитализировал, хотя веских показаний для этого нет. Но можно и не торопиться. Утром к вам зайдет участковый… Можно с ним посоветоваться, понаблюдать…

Растерянность мне обычно не свойственна, но теперь я никак не мог решиться на что-то определенное. В отчаянии я взглянул на тебя, и мне стало ясно, что надлежит делать.

– Не хочу! – жалобно шептала ты и плакала. – Не хочу…

– Ладно! Мы остаёмся! Но что нам делать, если давление опять подскочит? Сбить его нам не удаётся!

– Вот эти три таблетки я вам оставляю. Если повысился до ста восьмидесяти-двухсот, примите их по одной в течение получаса. Этого хватит на несколько часов.

Вторая бригада честно отсидела у нас около часа. Я тогда еще подумал, что плана на количество вызовов у них, стало быть, нет, если не торопятся, отсиживаются. Но хорошо ли это или плохо, я не знал! Пожалуй, медикам это на руку, а нам важнее, чтобы врачи были толковыми и добросовестными. В данном же случае, сдается мне, не всё выходит по-нашему.

Ты задремала на высоко приподнятой подушке, а я прилег рядом со своими мозгами, полными страхов, сомнений и несозревших окончательно решений. И хотя спать мне хотелось, буквально, до боли, но заснуть не получалось, так как мутило, видимо, от тяжёлых ощущений в желудке.

Я ещё долго ворочался, стараясь не потревожить тебя, периодически стонавшую, часто болезненно похрапывающую, беспокойную.

Смотреть на часы не хотелось, поскольку я знал по опыту, что после этого за временем придется следить уже до самого утра, постоянно пытаясь заснуть и понимая, что из этого ничего не выйдет. Понимая также, что за меня всерьез взялась изнуряющая бессонница.

Совсем скоро ты, не шевелясь, позвала:

– Сашуль! Ты здесь? Пить…

– Сейчас, сейчас, Людок! Не волнуйся.

Я сходил за водой, слегка подогрев ее в микроволновке. Ты сделала пару глотков. Слезы блестели на твоих щеках.

– Мне страшно… Я умру… А ты без меня ни с чем не справишься…

– Малыш мой! Не болтай глупости! У тебя всё пройдёт! – я боялся при тебе зарыдать.

– Нет! У меня опять болит здесь! – ты с усилием поднесла руки к горлу. – Челюсти сводит… Давление опять…

Я схватил тонометр, быстро приладил его к твоей руке и, накачивая манжету, всё ждал, когда же он пропищит, показав, что уже достаточно. Но качать пришлось далеко за двести, значит, опять зашкаливает. Я поглядел на часы – четыре двадцать. За окном темень. В ход пошли оставленные нам таблетки.

– Дедуля! Дедуля! – услышал я сквозь болезненную дремоту родной, всегда певучий голосок, почти шёпот, и ощутил прикосновение теплых губ к моей колючей щеке. – Ты же не спишь? Нет? Покажи как-нибудь, что слышишь меня…

Я встрепенулся от неожиданности, и хотел сказать внучке, что бесконечно рад ей, но пересохшие губы и язык лишь предательски что-то просипели.

– Как же ты всех нас напугал, дед! – торопливо шептала внучка, вытирая слезы, которые текли у неё ручьём. В знак протеста против этих слез, я поморщился и замотал головой.

– Всё-всё! Больше не буду! – пообещала мне Настенька.

Смотреть на неё было приятно и радостно. Наконец-то рядом родная душа, бесконечно милый сердцу человечек.

– Как бабушка? – едва получилось у меня пересохшим ртом. – И пить!

– Сейчас-сейчас! Вот, пей из своего стакана! Надеюсь, здесь не цианид!