– Папка, – прервал воспоминания звонкий голос Мани, – я к Семенчикам сбегаю на часок, тетка Матрена нас с Наташкой обещала научить вязать каким-то хитрым узлом, а потом пойду с Наденькой поважусь.

– Да сходи, конечно, хлопотунья моя, а где Яшка бродит, – осведомился отец без особого энтузиазма.

– Да где-то здесь болтался, – донеслось из-за распахнутой двери.

Через мгновение, съежившаяся, маленькая Манина фигурка промелькнула в проеме окна. За окном было прескверно. Третьи сутки, первый ноябрьский снег вперемежку с запоздалым дождем, начиная с полуденного часа, падая на подмороженную за ночь землю, к вечеру разжижал дороги на улочках, заодно увеличивая владения бесконечного количества луж.

– Полезу, наверное, я, на печке спрячусь, – подумал Степан Павлович, – заодно и косточки прогрею, а то поясница совсем распоясалась, сейчас мы ей покажем, как себя правильно вести, – бурчал он себе под нос, удобнее, располагаясь на пахнущих дрожжевой опарой овчинах. Тягостные мысли не заставили себя долго ждать.

Как получилось так, что он, и его родной сын, не смогли, в какой-то момент, понять друг друга, накопили горы взаимных обид, общались как едва знакомые люди, что на селе особенно тяжко. Степану казалось, что уж теперь-то, он наверняка бы все смог разрешить, очень легко и просто, и он частично это сделал, когда, собравшись с духом, поговорил с Александрой:

– Дочка, ты прости меня ради бога, – вспоминались ему эти слова, произнесенные с комом в горле. – Не прав я был, давно уже собирался повиниться перед вами, да вот видишь, как все оно вышло. Давай-ка не вредничай, перебирайся к нам, что ты с дитем ютиться здесь будешь, у нас места полно, да и нянька готовая есть, так всем будет лучше.

– Да я на вас Степан Павлович, зла не держу, – неторопливо отвечала невестка, продолжая прихорашивать светлые, жиденькие волосики на голове дочурки, уставившей свои искрящиеся голубенькие глазки на деда с улыбкой и одновременно со смущением, рассматривающей его во всех подробностях. – Только не могу я мужа ослушаться, да еще в такой ситуации, а он мне запретил у вас жить, пока сам все не перерешает, так и сказал.

Вот такой разговор, тяжелый, но одновременно обнадеживающий. Ну, что же теперь-то, ни письма, ни весточки, какой, остается только ждать да надеется на благополучный исход. А с другой стороны, ну никак не может быть по-иному, во имя справедливости высшей, не может Петро сгинуть на этой проклятой войне, так и не примирившись с отцом, нелепо это и неправильно. – Да, натворил ты, старый хрен, – обругал себя и другими, самыми последними словами Степан, а память, услужливо перенесла его в те самые времена:

Сходка продолжалась уже более двух часов. Народ, расположился вокруг здания сельского совета, как кому заблагорассудится; сидя на немногочисленных скамейках, на бревнах, прямо на траве, некоторые восседали, на предусмотрительно захваченных из дому, табуретах, но в основном стояли кружком поодаль от крыльца, на котором и рядом с ним топталась небольшая кучка мужиков, представляющих так называемую сознательную часть крестьянства.

– И, негоже, нам подводить власть советов, давшую освобождение землепашцу и пролетариату от ярма эксплуататоров. Она и сейчас, в заботе о благе трудового крестьянства, вновь указывает верный путь, который обязательно приведет всех нас к лучшей жизни, – чеканил слова районный агитатор. – Партия учит, что только коллективный труд позволит поднять сельское хозяйство на новую высоту, не удивительно, что многие крестьяне проявляют сознательность и объединяются в коллективы.