«Я думала, это у тебя хобби», – сказала она Кеми с удрученным выражением лица. Лучше бы призналась, что считает дочь чокнутой.

В детстве я понимала, как болезненно Кеми воспринимает мамины восторги от моих школьных достижений, и была ее заядлой болельщицей. Я помогала ей разучивать роли, старалась не пропускать ее спектакли, особенно когда на них не приходила из-за занятости мама.

– Что ж, зато теперь мама тебя одобряет, – говорю я, беря следующую фотографию. На ней Уче и Кеми в день их традиционной свадьбы. Кеми выглядит как триумф стараний свадебного салона Bella Naija: вся в кружевах и в тесьме, с царским веером из перьев в руках. Уче ей под стать: струящийся халат с широкими рукавами, бусы из фальшивой слоновой кости.

– Ооо!.. – Кеми кладет голову мне на плечо. Мы молча смотрим на фотографию.

– Папа гордился бы тобой, – говорю я шепотом. Кеми сжимает мне руку.

– Так, теперь твоя очередь. – Возвращаясь в сегодняшний день, она берет другую фотографию – моего выпуска. – Ты только посмотри, Инка, какие длинные у тебя были волосы!

– А потом она взяла и оболванилась!

Мы вздрагиваем. Мама возвращается, одергивая на себе халат.

– Дайте взглянуть. – О на тянется за фотографией и напряженно в нее вглядывается. – Вот это длина! – произносит она с нескрываемым сожалением, качает головой и хмурится, косясь на меня. – Чего ради ты остригла волосы, Инка? Так тебе шло гораздо больше. – Она тычет пальцем в фотографию. – А теперь у тебя мальчишеская прическа.

– Мама!.. – Кеми закрывает лицо ладонями.

– Что не так? – Мама выпячивает губы. – У тебя свои предпочтения, у меня свои. Я предпочитаю длинные волосы. Длинные! Между прочим, Инка еще не замужем. – Так… Напрасно я надеялась, что она избегнет слова на «з». – Будь она замужем, как ты, то могла бы носить любую прическу.

– Мама!.. – повторяет Кеми, подчеркивая интонацией, что это унизительный разговор.

Я качаю головой.

– Думай что хочешь, мама. Знаю, тебе не нравится моя прическа. – Я возвращаю фотографию на место, не обращая внимания на виноватое выражение лица Кеми. И тут я кое-что замечаю. – Что я вижу? – Я со сладкой улыбочкой беру старую фотографию родителей. У папы на ней внушительная шевелюра «афро», у мамы тоже что-то в этом роде.

– Разве это длинные волосы? – Я ехидно сую фотографию ей под нос.

– Брось! – Мама машет рукой. – Тогда была такая мода.

– Между прочим, вы тогда еще не были женаты! – кричу я. Кеми смеется. – По словам тети Дебби, это фотография вашего знакомства. Расскажи, куда он тебя водил? Он нервничал? Мог разговаривать?

Мама отнимает у меня фотографию.

– Слишком много вопросов, Инка. Как придешь, обязательно засыпаешь меня вопросами, как будто ты репортер. – Она ставит фотографию на место и заслонят собой горку.

Вечно она так: не желает разговаривать о папе и вообще о прошлом, вечно затыкает мне рот. Знаю, она бывает суеверной: не любит разговоры о мертвых. Но это другое, это же папа!

– Между прочим, еда почти готова, осталось только приготовить ямс. – Мама утирает лоб, и я решаю поговорить с ней после еды.

– Я накрою на стол, – вызываюсь я.

– Нет, Инка, лучше помоги мне на кухне.

Я поворачиваюсь к Кеми: обычно помощница – она.

– Я тоже могу, – говорит та.

Мама качает головой.

– Скажи мне, Кеми, кто здесь беременная, ты или Инка?

На плите томится красное рагу со шпинатом. Мама льет из чайника кипяток в кастрюлю с ямсовым порошком и сует мне деревянную лопатку.

– Займись ямсом! – командует она.

Ничего себе! Я почти никогда не готовлю нигерийскую еду.

– Чего медлишь? – кричит она. Я подступаю к плите, сжимая лопатку, как туалетный вантуз, и погружаю ее в кастрюлю. «Это то же самое, что картофельное пюре», – подбадриваю я себя.