Поймав себя на этих мыслях, Павел ничуть не смутился. Он не видел ничего предосудительного в том, что умел разглядеть в женщине ее изюминку.

– А вы знаете, Глафира, у моего сына такие же волосы, как у вас… Рыжие-прерыжие!

– Да вы что? – Глаша, не отрывая взгляда от дороги, улыбнулась. – Здорово. Хотя я всегда считала это своим недостатком. Меня повсюду дразнили. В школе – рыжей, конопатой, в институте – морковкой и лисицей, во дворе – рыжиком. Да и на улицах я иногда ловила насмешливый взгляд. А потом ничего, привыкла. Но вы не рыжий, значит, это жена ваша одарила сына таким цветом?

– А жены у меня нет. Да и не было еще никогда.

– Как это? А сын откуда?

Павел задумчиво поглядел в окно, словно вспоминая давно минувшие дни:

– А это наш новогодний подарок, – он вдруг нежно улыбнулся. – Я Матвея усыновил. Прямо под новый год домой принес. Он у нас приемный.

Глаша вдруг так резко нажала на тормоз, что машина, остановившаяся, как вкопанная посреди дороги, сильно дернулась, громко визжа тормозами.

Павел, ошарашенный этим внезапным маневром, поднял на женщину испуганные глаза:

– Ой! Вы чего? Если бы сзади ехала машина, сейчас бы влетела в нас…

– Простите, – виновато кивнула Глафира, – это я от неожиданности. Я просто в шоке. Как это приемный?

Мужчина, оглядевшись по сторонам, кивнул на дорогу.

– Может, поедем? А то так стоять посреди трассы нельзя. Опасно. Приемный не значит чужой, понимаете? Не чужой!

Заметив, что ошеломленная Глаша с трудом переваривает услышанное, Павел недовольно нахмурился.

– Глафира, не погружайтесь, пожалуйста, в дебри этого странного слова. «Приемный» – это просто набор букв и звуков. А суть гораздо сложнее и глубже. Мой сын мне родней родного. Я его обожаю. И, кстати, он не знает, что не родной нам, так что, будьте добры, меня не выдавайте. Это долгая история. Долгая и не слишком веселая. При случае расскажу, но не теперь. Не хочу в спешке, слишком тема сложная и для меня очень дорогая.

Город, с его пробками, светофорами, тоннелями и эстакадами, остался, наконец, позади. Дорога, словно огромный серый клубок, разматывалась в западном направлении. То там, то здесь мелькали большие указатели с названиями коттеджных поселков, подмосковных городов, небольших деревень, еще не захваченных настырными горожанами, и старых многовековых храмов и монастырей, соседствующих с большими озерами и реками.

Зимний день перевалил далеко за середину. Солнце, с утра бодро улыбающееся людям, утомилось, присмирело, спряталось за серые облака. По выцветшему небу низко поплыли рваные тучи. Серый сумрак надвигался, поглощая яркие краски зимнего дня, стирая четкие очертания и превращая дорогу, машины и придорожные строения в темные загадочные фигуры. Вспыхнули фонари…

– Уже вечереет, – смущенно оглянулся на женщину Павел. – Похоже, я испортил вам весь день. Нарушил все планы.

– Не волнуйтесь, – хмыкнула Глафира. – Во-первых, я сама вызвалась помочь, мама с детства учила, что людям помогать надо. А во-вторых, никаких особых планов у меня на сегодняшний день не было. Случайно оказалась рядом с торговым центром.

Они ехали какое-то время молча. И это молчание, как ни странно, их не только не напрягало, но даже объединяло. Сближало и создавало редкостную атмосферу удивительного уюта и комфорта. В теплой машине тихо звучала музыка, и Глаше вдруг показалось, что она уже лет сто знает этого симпатичного высокого мужчину, который сидел рядом, иногда морщась от боли в ноге.

Свернув с многополосной трассы, они, наконец, съехали на узенькую дорогу, которая запетляла между деревьями и, затейливо изгибаясь, стремительно побежала вглубь леса.