Марк останавливается напротив меня, и так близко, что я мгновенно оказываюсь окутана аурой его парфюма. Этот аромат щекочет мои рецепторы, слегка кружа голову. И это странно… Гораздо страннее того, что я и он опять в центре внимания всех, кто сейчас не на паре, а глазеет на этот стихийный цветочный бутик.

– Лика, – усмехается Марк, – отомри. Ты вообще дышишь?

Растерянно киваю. Конечно дышу. Только, кроме цитрусовых нот его парфюма, ничего больше и не чувствую.

Склонив голову набок, Марк молчит, не прекращая наблюдать за моей реакцией. А я просто переглядываюсь то с ним, то с цветами. Господи! А сколько же это стоит?

– Нет. Ты точно не в себе, Громов, – судорожно выдыхаю, убирая руки от лица.

Марк вдруг хмурит брови и с серьёзным видом делает ещё небольшой шаг ко мне. Пронзительно впивается взглядом мне в глаза, а его ладонь тянется к моему лицу. Я замираю, ощущая, как дрожит сердце в ожидании того, что Марк вычудит дальше. Но зычный женский возглас за моей спиной рушит его намерения:

– Громов! Опять ты!

Я резко оборачиваюсь, а Марк обречённо вздыхает. И мгновенно становится понятно, что сейчас кому-то устроят полный разнос, потому что перед нами сама декан экономического факультета.

И её ходящие по лицу желваки не сулят ничего хорошего. Оглядев всё это цветочное безобразие, она просто холодно отрезает:

– Я даже больше с тобой разбираться не буду. Немедленно в кабинет ректора!

– Марина Михална, – нацепив свою обаятельную улыбку, Марк прячет ладони в карманы джинсов и непринуждённо пожимает плечами, – это же всего лишь цветы.

Не знаю, что меня заставляет развязать свой язык, но, ничего не обдумав, я просто уверенно ляпаю:

– А мы всё сейчас уберём. Правда!

Декан тут же переводит убийственно жёсткий взгляд теперь и на меня:

– Фамилия?

– Соболевская… – уже не так уверенно лепечу я, втягивая голову в плечи.

Мария Михайловна важно одёргивает полы своего пиджака и цедит раскатисто и чётко на весь холл:

– Громов и Соболевская, к ректору. Живо!

Лика

Я бы могла назвать кабинет ректора весьма уютным, если бы пришла сюда по доброй воле и собственному желанию. А не под конвоем в виде декана и её жесткого взора. Не совсем понятно, каким боком к выходке Марка приплели и меня. Надо было стоять и молчать в тряпочку, но поздно. Уже сижу перед ректором и нервно перебираю пальцами ремешок от сумки, уткнувшись глазами в пол.

«Меня же не отчислят? Нет?» – так и хочется запричитать, заглядывая в ректорские глаза.

Но такой мандраж охватывает, по всей видимости, только меня. Марк, сидящий рядом, уж совсем не походит на того, кто хоть как-то переживает о происходящем. Вальяжно восседает в кресле, широко расставленные колени и скучающий взгляд ясно намекают – он вообще не парится.

– Громов, – вздыхает ректор, протирая свою блестящую лысину платочком, – я даже удивлён. Ты продержался целую учебную неделю без приколов. А теперь у тебя и сообщник имеется, – подбородком указывает в мою сторону. – Да ещё какой. Первокурсница!

Я сжимаюсь под ректорским взглядом в комочек. Даже с внешностью добродушного пухляка Павел Петрович всё равно вселяет в меня напряжение. Не хотелось бы каких-либо проблем в дальнейшем. Я бюджетница и рассчитываю на существование в университетских стенах и место в общаге, как никто другой.

– Так ради этой девочки всё и затевалось, – хмыкает Марк, скрещивая руки на груди. – Как мужчина, Павел Петрович, вы должны меня понять. Бьюсь за внимание этой барышни как могу.

Громов загадочно косится на меня, а его чёрные глаза из-под густых бровей просто прожигают взглядом. Мои щёки вмиг становятся как один сплошной ожог.