Я неплохо училась. Все зачеты и экзамены сдавала вовремя и без троек. Изучение конспектов по лекциям, начитываемых преподавателями, сложностей не вызывало. Все, что я записывала с их слов, я легко усваивала и возвращала устными ответами на семинарах. Сложности возникали у меня с письменными работами – рефератами, докладами или курсовыми. В этих работах требовалось проводить анализ, искать причинно-следственные связи, делать выводы и отражать собственное мнение. А с этой частью я справлялась с трудом. И лучше бы я сдала на два экзамена больше, чем написала одну письменную работу. Но я рискнула и согласилась подготовить доклад. Однако, по всей видимости, переоценила свои силы, и теперешние мучения как расплата за самонадеянность, спровоцировавшую меня откликнуться на предложение одного из наших преподавателей выступить на студенческой конференции с докладом.
Вновь зашептавшиеся девицы оторвали меня от рукописей, и я решила поискать среди посетителей библиотеки знакомые лица. Возможно, кто-то поможет. Или хотя бы наведет на мысль, как соединить материал из разных источников с моими мыслями и изложить их на бумаге. Я пробегала глазами по посетителям, и сидящих ко мне лицом, я не знала, а чтобы разглядеть остальных, требовалось пройти в конец зала и повернуться к ним. И в отчаянии я уже собиралась так поступить, прикрываясь необходимостью сдать ненужную книгу, но вдруг увидела его и замерла на месте. Вот он – источник моих нынешних терзаний.
Шандор сидел за последним (или первым – это как посмотреть) столом у окна с солнечной стороны и что-то строчил на бумаге. Я не заметила, как он пришел, и поэтому удивилась его присутствию. Словно небесные силы откликнулись на мои мольбы и послали его в читальный зал. Что он пишет? Доклад к завтрашней конференции? Сомнительно. У такого круглого отличника, наверняка, доклад уже готов. Очевидно, идет с опережением и пишет какую-нибудь курсовую работу. Он сосредоточен и полностью абстрагирован от окружающей обстановки. Казалось, что солнце, светившее ему в глаза, его не беспокоит, и он его даже не замечает.
Я вспомнила, как он впервые обратил на себя мое внимание. Когда на первом курсе мы с одногруппниками стали друг с другом знакомиться, общаться, Шандор держался от нас в стороне и не стремился войти в наш круг. Мы списывали это на его скромность и необщительность, и не проявляли рвения к знакомству с ним, вокруг было полно других ребят, охотнее шедших на контакт и больше располагавших к общению.
Но для меня все изменилось на втором семинаре по истории, когда мы готовили рефераты о любой из национальностей Краснодарского края, об их истории, обычаях и традициях, которые сохранились до наших дней. Тогда Шандор впервые рассказал о себе, и мы узнали, что он цыган. Настоящий чистокровный цыган. Я помню, как прошла волна удивления по аудитории. Как бы мы не любили фильмы о цыганах, их музыку и не были очарованы их танцами, этот народ нас настораживал и вызывал подозрения – мы понимали, за дружелюбным и улыбчивым обликом может скрываться настоящий мошенник.
Он начал рассказывать свой реферат со слов: «Я – цыган и мой доклад будет о моем народе», и перед моими глазами сразу возникли мальчик и его мать-цыганка, с которыми я встретилась много лет назад на отдыхе в санатории города Сочи. Они перевернули мое представление о цыганах, сложенное со слов мамы, особенно женщина, и я расстроилась, что больше их не увидела. Потому что, поделившись с папой подробностями той встречи, получила от него выговор за то, как пренебрежительно отнеслась к мальчику, и хотела перед ним извиниться. Я устыдилась своего поведения, и сожалела о сказанных мною словах в его адрес. Но мои переживания длились недолго, потому что скоро мы уехали домой, и я редко вспоминала ту встречу. Воспоминания настигали меня, когда на моем пути попадались другие цыгане, но новые встречи отталкивали меня от этого народа, и со временем я вернулась к мысли, что эти люди не заслуживают моего снисхождения и уважения, потому что соответствуют тому мнению, которое о них сложилось.