А может, все эти предлоги – мои?

Но сейчас, сидя напротив Джека и видя полную убежденность в его взгляде, я отбрасываю все оправданные причины не заводить детей и все, что вижу – так это малыша с плоскостопием Джека и хаосом из прядей моих шоколадных волос, с вечным стремлением Джека смеяться и моим – выстраивать машинки из спичечных коробков параллельными рядами.

– Звучит идеально, – говорю я. – То есть все, кроме муравьиных ферм.

И мы улыбаемся друг другу, как ребятишки, которых заперли на ночь в магазине игрушек.

Мы снова занимаемся любовью после обеда, в довольно большой постели, прямо под растерявшейся головой оленя. Когда я чищу зубы над раковиной в ванной, Джек роется в своем несессере.

– Твой раствор для контактных линз? – понимающе спрашиваю я.

– Да, – мямлит он.

– В боковом кармане моей сумочки.

Он улыбается и игриво шлепает меня по голой попке, проходя мимо.

– Из тебя выйдет классная мамаша!

Купить герметик.

Я подчеркиваю предложение семь раз, чтобы оно бросалось в глаза. Так что теперь, когда я смотрю на список, он кричит мне: «КУПИТЬ ОКОННЫЙ ГЕРМЕТИК».

– Успокойся, – мысленно говорю я предложению. – Жизнь так хороша. Я куплю герметик.

– Но у тебя рак, – отвечает бумага.

– Вот это да. Не лезь не в свои дела.

Я сую список в сумочку и вытаскиваю айфон. Я сижу в студенческом центре «Тейт», убивая свободный час между понедельничными занятиями. Ненавижу эти шестьдесят минут – слишком мало, чтобы выйти из кампуса и сделать что-то продуктивное.

Я гуглю компании, занимающиеся в Афинах полами, и звоню в первую попавшуюся. Отвечает мужчина. Судя по голосу, он курил дольше, чем я жила на свете, и говорит, что может прийти во вторник и бесплатно оценить фронт работ. Я благодарю его, кладу трубку и добавляю время в свой календарь.

Уладив одно дело, я убираю телефон на место и вынимаю каталожные карточки. Смотрю на черные жирные буквы: «Матричная теория транссубъективности». И тут же вспоминаю имя психоаналитика: Эттингер. Но детали от меня ускользают. Единственное, что способен запомнить мой мозг – уик-энд с Джеком. Я все еще на седьмом небе и умираю от любви к мужу, который теперь тоже хочет стать папой. И единственное препятствие на пути к остальной нашей жизни – это визит к врачу.

Я кое-как досиживаю до конца занятий – нервная энергия находит выход из тела через постукивание ногой или дерганье коленом – и в конце дня снова сижу на неудобном голубом стуле в смотровой и в ожидании доктора Сандерса. Я кое-как справляюсь с угрызениями совести за то, что опять не позволила Джеку пойти со мной.

– Если ты пойдешь, это будет означать, что мы ждем дурных новостей, – урезонивала я его в постели вчера ночью.

– Глупо, – бормотал он. – Ты ведь даже не суеверна.

– Это не суеверие, – настаиваю я. – Это как в той книге – «Тайна»[7]? Мы проецируем во вселенную все наши желания. Если я поеду одна, значит, объявлю всему миру, что ничего такого не случилось. Я призываю хорошие результаты.

– Так ты теперь виккан[8]? Как в языческой Англии? Серьезно, Дейзи, я еду.

Я меняю тактику.

– Ты не можешь пропустить работу в клинике, иначе, если будешь пропускать, Линг не позволит тебе закончить курс, а я не желаю быть за это ответственной.

Это, по крайней мере, отчасти правда. Джек семь лет работал над своей двойной степенью, и будь я проклята, если стану причиной того, что он не закончит вовремя.

Но истинная причина моей упорной борьбы в том, что я ненавижу казаться слабой. Особенно в глазах Джека, поэтому я никому не позволяла сопровождать меня на химиотерапию и поэтому предпочитала, чтобы меня оставили в покое, когда меня рвало в унитаз или в пластиковое ведро рядом с кроватью, если я не успевала в туалет.