Вернувшись со скалы, остаток дня Санда ходила и молчала, бесчисленное количество раз возвращаясь к этому вопросу. Она прислушивалась к себе, силясь услышать и другие послания. Но больше ничего необычного не произошло. О том, что это был голос с небес, Санда не сомневалась. И что ей теперь с этим делать? Должна ли она что-то изменить в своей жизни?

– Может рассказать старику Вардео и попросить его растолковать? А если он разгневается, скажет, что она думает о глупостях?

Она представила черные глаза шамана. Эти глаза способны просверлить насквозь, когда он сердится. От этой мысли Санде стало страшно. В животе что-то свернулось и похолодело. Она замерла, прижавшись к стене дома, дыхание ее стало тихим и медленным.

– Нет, я не буду никому рассказывать. Она резко встала, посмотрела еще раз на звезды и направилась спать.

Но сон долго не шел к ней. Санда лежала, потихоньку ворочалась, чтобы не разбудить старика Вардео. Ей казалось, что ее сердце так громко бьется, что его слышат все в деревне, а ее мысли так громко звучат в голове, что звезды, наверное, их слышат. Лишь под утро она уснула.

Санда любила утро, и просыпалась вслед за солнцем, когда его лучи еще были робкими и нежными. Они путались среди веток деревьев, несмело пробивались сквозь утренний туман, часто опускавшийся на деревню, освещая дорогу новому дню. Это всегда происходило одинаково. На рассвете откуда-то издалека появлялся неопределенный гул, потом он рос и приближался. От неизвестности, если не знать, что это, начиналось беспокойство. Гул все ширился, становился каким-то неотвратимым, стремительным и всеобщим. А потом приходило понимание, что это ветер проснулся! Он вихрем врывался в лес, будя по пути птиц, раскачивал верхушки деревьев, и разгонял остатки сна. Все просыпалось, становилось легко и радостно! Ветер окончательно разбрасывал остатки ночного тумана, помогая солнцу занять весь мир. Просыпались птицы, звуки, запахи, люди в деревне. Просыпался весь мир!

– Вот блаженствоооо! Я и солнце, и больше никого в этом мире! Ну, еще конечно, море должно быть…

Я поправила солнечные очки, удобнее устраиваясь в солярии, теша себя грезами о море и солнце. Да, я хожу в солярий, хотя моя мама категорически против всех этих косметических ухищрений. Я отчетливо увидела ее лицо и приподнятыми нахмуренными бровями и руку, приложенную к сердцу.

– Мам, ну, почему вот даже здесь в солярии, я слышу твой голос? Неужели я никогда не освобожусь от всевидящего маминого ока? Не порти мне, пожалуйста, солнце и море!

Иногда по выходным я устраиваю себе какой-то праздник для души или тела. Сегодня очередь тела. Снег валит вторые сутки, поэтому прогулка в парке сулила превратить меня в снеговика. Да, и доехать до парка тоже проблематично, дороги превратились в снежные поля. Моя машина, рассчитанная на комфортные городские дороги, вряд ли прорвется сквозь сугробы. Даже тракторов и снегоочистителей что-то не видать, куда уж мне с моей машиной рисковать.

– Поэтому к солнцу и теплу! – решила я, направляясь к ближайшему от дома солярию.

– Эх, мама, конечно, я с удовольствием лучше растянулась бы на морском песочке где-нибудь на Бали или Мальдивах, а не в солярии. Ну, или в Сочи, на крайний случай, как в детстве.

В детстве мы с родителями несколько раз были на море. Мама любила Сочи. Ей нравился этот шумный город, пестрящий яркими красками, лицами советских знаменитостей, прикативших на отдых, пышными концертами и респектабельными отдыхающими. Я была маленькой, мне было абсолютно все равно, как называется город, и его плюсы и минусы. Меня радовало море и мороженое, которое папа покупал мне без ограничений. В то время, когда мама не видела, конечно. Она каким-то необъяснимым образом потом догадывалась, что все правила нарушены, позволены вольности, и нас с отцом ждало наказание. Да, мама моя кремень, и такой была всегда, сколько ее помню.