Мент этот, как в воду смотрел: через три дня Никита объявился. Его привезли друзья. Когда Настя открыла двери на поздний звонок, взору ее предстала жуткая троица абсолютно невменяемых мужиков. Один, более трезвый, – кажется, это его звали Федей, и Настя видела его уже однажды с Никитой, – заикаясь, сказал:

– Вот. Как говорится, доставили на тройке.

Никитос, привалившись к стене, и не открывая глаз, проявил завидную эрудицию, которой очень гордилась мама его, Клара Даниловна:

– Это у японцев называется «доставить на тройке», только там две женщины-проститутки приводят домой мужчину, и сдают его с рук на руки жене, которая должна всех принять, как дорогих гостей. Вот. Это не я придумал. Это «Ветка сакуры». Кажется…

Тут знаток громко икнул.

Изумленная, много видавшая на своем веку, Настя открыла пошире двери, и троица въехала в дом.

Из кухни вышел старший Настин сын Сережа с бутербродом в руке, с удивлением оглядел компанию:

– Это дядя Ник? И где он так надрался?

– Сергей, слова выбирай! – одернула его Настя, в глубине души соглашаясь с ребенком.

– Парень, слышь! – тихонько окликнул Сергея Федя. – Ты это… Мать слушай! Мать дело говорит. Батя ваш малость… того…

На шум выполз из спальни сонный Васька. Увидел толпу незнакомых мужиков и в драбодан пьяного папаню и взвыл, как сирена пожарной машины.

Пока Настя успокаивала Ваську, компания разместилась с удобствами в кухне. Из холодильника извлекли остатки сыра и колбасы, банку квашеной капусты, а из портфеля одного из гостей бутылку водки. Настя хотела, было, отобрать бутылку, но мужики укоризненно на нее посмотрели, а Федя почти трезво сказал:

– Ну, что вы, барышня, это ведь уже не пьянства для. Это уже лекарство.

Настя махнула рукой и ушла в комнату.

Гости отползли глубокой ночью. Удивительно, что они не остались ночевать. А Настя, которую все это достало до печенки, была готова к решительному разговору.

Но утром Никитос предстал перед ней в таком разобранном виде, что говорить с ним о чем-то было бесполезно. Настя слышала, как он всю ночь стонал и ворочался, пытался встать, и снова заваливался на диван. Под утро практически на четвереньках Никитос сползал в туалет, а когда вернулся, не стал ложиться на диван, а устроился на коврике.

Отца семейства Волковых трясло крупной дрожью, на лбу у него выступила испарина, а глаза открыть до конца он не мог – смотрел на белый свет сквозь узенькие щелочки.

– Очнулся? – спросила его Настя.

Никита хрюкнул в ответ что-то нечленораздельное, дрыгнулся, словно судорога пробежала.

Настя, хоть и видела все эти мучения пьяного организма, высказала дражайшему супругу все, что о нем думает, и пригрозила: если это не кончится, то она отправит его к маме.

– Не надо к маме, – щелкнув зубами, попросил ее супруг. – Настя, мне плохо. Помоги!

– Как?! Пьешь ты, а не я!

– Насть, мне выпить нужно…

– Дожили! Опохмеляться взялся! Ты что делал эти три дня?!

– Пил.

– Без остановки?

– Без. Насть, мне выпить надо. Я умру сейчас!

– Извини, не запасла!

– Насть, ну, сходи, а?!

– Дожили! Нет, Волков, не ходила и не пойду.

– Насть, я умру!

– Умри! Хоронить дорого, зато на раз!

Настя прервала бессмысленный разговор и ушла на кухню греметь кастрюлями.

– Насть! – Никита возник в дверном проеме, напугав своим жутким видом жену. – Надо что-то делать, я, кажется, заболел.

– Не сегодня заболел. Ладно, надо лечить.

– Правда? – встрепенулся Волков. – В магазинчик сходишь?

– Нет! Доктора приглашу!

– Настюш, не надо доктора, а? Я может сам, как-нибудь, а?

– «Сам» не получится, – Настя уже листала старую газету объявлений, которая на всякий случай всегда лежала в ящике кухонного стола. Потом подвинула к себе телефон и принялась названивать.