К сорока годам я поняла одно: меня спасёт только «развод» с такой авторитарной мамой. Развод как отстаивание своего права думать то, что я хочу, и поступать так, как я считаю нужным. Обычно дети доказывают это право лет в четырнадцать. В нашей семье этот процесс необоснованно затянулся. Непросто быть дочерью психотерапевта.

Я начала с того, с чего начинают дети, достигая подросткового возраста – с мелочей: «Мама, мы не будем смотреть фильм о дикой природе – дети не хотят, и вообще они сейчас смотрят мультфильмы» или: «Мама, я устала общаться только с несовершеннолетними, и хоть иногда поговорить со взрослыми людьми за чашкой кофе – не преступление», и последнее: «Мама, я решила, что буду учиться на психолога».

Дело в том, что на факультет психологии я хотела поступать в семнадцать лет – после окончания школы. Нет, даже не так – я хотела поступать в Литературный институт, потому что с детства писала. На скучных уроках в школе я сидела и писала в тетрадке занимательные истории, где скакали мустанги, прекрасные ковбои спасали от индейцев смуглых черноволосых красоток испанских кровей, а потом все были счастливы. Но вариант Литературного института даже не обсуждался. «Это не профессия – писатель, чем ты будешь на жизнь зарабатывать?» – отрезала мама. После этого я робко выказала желание стать психологом. Мама не позволила категорически: «Только не на психолога». Странно, почему? Её объяснение этому запрету было вполне обоснованным, логически оправданным и даже с необходимой подоплёкой – заботой о собственном ребёнке. Звучало это примерно так: «Я же всю жизнь работаю психотерапевтом, и это – ужасная работа! Нет ничего хуже, чем работать с людьми! Лучше – с букашками, цветочками, но только не с людьми! Я-то знаю». И я поступила на биофак.

Потом бесполезный диплом биолога пылился на шкафу в папке с бумагами. Я работала маникюршей в санатории, в маленьком курортном городе. В одиночку воспитывала пятерых детей и в сорок лет завершила запоздалый подростковый период собственным выбором профессии.

К чему я это всё рассказываю? Ах да, пьеса! Чтобы вам было понятно, почему мне пришла в голову такая странная идея – я решила показать, как сильно зла на маму. Зла, раздражена, обижена. А высказать всё, при наших отношениях, очевидно, могу только одним способом – после её смерти, в адрес бездыханного тела, лежащего в гробу. Потому что пока она жива, выслушивать меня она не будет. Любые попытки как-то выразить моё недовольство или просто несогласие, пресекались, телефонная трубка швырялась и мы не разговаривали месяцами. Много есть способов не слышать то, чего слышать не хочешь.

Я решила написать пьесу, достаточно одиозную, чтобы быть замеченной в наше время. По-моему, ничего подобного ещё не писалось и не ставилось на сцене. Чтобы как-то отделить действие от реальности или из суеверных соображений главным действующим лицом я сделала мужчину. Сюжет был таков: у героя умирает мама. Мать лежит в гробу, наступает ночь, время бдения у тела. Герой вначале плачет, мучается, потом начинает вспоминать жизнь, обиды… И всё возмущение, вся боль прошедших лет поднимается в нём, и все это выливается в страстный – обвиняющий, принимающий, прощающий, просящий прощения монолог, в котором, собственно, описывается вся жизнь, вернее две жизни – его и матери. Монолог обращён этим несчастным, тоже задержавшимся в подростковом возрасте, как и я, к маме, которая уже не сможет ни возразить, ни заткнуть уши, ни бросить трубку. Собственно, слышать его она тоже уже не может. Хотя как знать…