Митя увидел это и, чертыхнувшись, стал извиняться и вытирать слезинки со щёк Ани. Конечно, он не станет никого убивать, и голова на плечах у него есть, но этого зверя нужно проучить. Митя подумает, как это сделать. Аня кивала головой и улыбалась заверениям Мити о том, что тот никому не позволит обижать её. Она доверчиво утопала в тепле его рук и ловила губами его щёки и мягкие губы. Они ещё какое-то время сидели, обнявшись, погруженные каждый в свои грёзы. Тёплые сентябрьские сумерки вошли в просторный сеновал и сиренево опустились на плечи двух влюблённых, навеки объединяя их одной тайной на двоих.

Начал накрапывать мелкий противный дождик. Ненавижу такую погоду. Вся эта серость и слякоть угнетают моё и без того не всегда отменное настроение ещё больше. Ещё эти дурацкие босоножки на шпильках, будь они неладны, скользят по брусчатке и застревают в щелях плитки. В обеих моих руках пакеты с продуктами, и тут ещё телефон звонит в сумочке, не переставая. Я мелкими шагами, балансируя на шпильках, с пакетами в руках пытаюсь быстро добежать до машины, припаркованной недалеко от магазина. Телефон не замолкает, и я все-таки решаюсь достать его из сумочки, поражаясь чьей-то настойчивости. Хотя и предполагаю, кто это может быть. Я перекладываю пакет из одной руки во вторую и пытаюсь достать телефон, как вдруг ручка одного пакета рвется и то, что было сверху, падает аккурат в лужу возле колёс моего автомобиля. Обречённо и от всей души выругавшись, открываю машину, закидываю всё на заднее сиденье, себя закидываю на сиденье водителя, выдыхаю, и, наконец, опускаю взгляд на экран телефона. Да. Так и есть. Это моя мама.

– Ты где? —раздраженный голос мамы в трубке, отчего моё возмущение залпом взрывается в голове.

Я скрипнула зубами. Капельки воды стекали по моему лбу и щекам, щекоча кожу.

– И тебе здравствуй, мама, – не скрывая истинных в этот момент чувств, ответила я.

– Я тебе звоню-звоню, а ты даже трубку взять не соизволила! Совсем с матерью разговаривать не хочешь?

– А тебе совсем не приходит в голову, что я могу быть занята? – я откровенно повысила голос.

– Занята? – да, я не ослышалась, в голосе матери сарказм. – Чем ты там можешь быть занята?! Рабочий день уже давно закончился…

– Говори, что тебе нужно! – перебила её я.

В трубке повисло молчание.

– Ничего мне не нужно, – и гудки.

Я опустила руку с телефоном на колени, и какая-то дикая вселенская усталость опустилась мне на плечи. Откинув голову на подголовник кресла, я закрыла глаза, чтобы слёзы не полились из глаз. Я с детства ненавижу плакать…

Резкий звонок и вибрация в ладони от телефона заставили меня вздрогнуть. Это снова была она.

– Я хотела сказать, что у меня закончилась картошка.

И снова отбой.

Слёзы сильнее защипали глаза, но не пролились. Я устала… Я ужасно устала. Я просто дико устала за эти последние несколько лет! От всего и особенно от всех, начиная с мамы и заканчивая моей собственной младшей дочерью! Они все словно рвут меня на части. Всем от меня что-то нужно, всем я должна и обязана!.. Да, кстати! Слёзы в глазах мгновенно высохли, потому что я вспомнила, что должна завезти заболевшей сметчице проект, чтоб она поработала дома.

Я провела ладонями по щекам, слегка похлопала их и, глянув на себя в зеркало заднего вида, пригладила волосы. Из зеркала на меня смотрела молодая пока ещё женщина с покрасневшими и слегка припухшими глазами и короткой стрижкой. Я отвела взгляд и вывернула со стоянки в сторону дома.

Я всё сделала быстро и чётко. Впрочем, как и всегда. Пока я месила тесто на пирог, в микроволновке размораживалась заготовка для пирога из фарша, лука и картошки. Я всегда делаю такие заготовки, чтобы на ужин можно было приготовить что-то быстрое и вкусное. Потому что не хочется, прибегая с работы, варить макароны или магазинные пельмени, как это делают многие из моих знакомых. Нет, у меня, конечно, бывают пельмени иногда, но я их всегда леплю сама, раз в месяц в одну из суббот, и замораживаю. А сейчас у меня будет на ужин пирог.