Чашка опустела, Никита отправил ее в раковину и прошелся взглядом по шкафам и стенам. Теперь эта квартира принадлежит ему, можно возвращаться, никто не побеспокоит. И если сделать ремонт и полностью заменить мебель, то память, наверное, несколько успокоится…

А не предательство ли это – быстро и хладнокровно стереть прошлое?

«Отец сам так решил. Мне – квартира, тете Кате и Евгении – дом в Сочи. А еще нам всем деньги…»

– Евгения, – тихо произнес Никита и направился по коридору к ее комнате. Забрала ли она уже свои вещи? Больше четырех месяцев прошло… Наверное, да. Это он тянул, не ехал к нотариусу и только вчера получил бумаги и письмо отца. А тетя с Женькой уже давно привели все в порядок и утрясли официальные вопросы. Именно они организовывали похороны и поминки, за что, конечно, огромное спасибо. А он тогда спешно добирался из Владивостока в Москву, и еще хорошо, что погода была нелетная только сутки. А после похорон вновь сорвался с места – не нашлось сил остаться.

Евгения, Женя, Женька… Никита называл ее по-разному в зависимости от настроения, но в его исполнении имя никогда не звучало ласково. Он просто не мог испытывать добрых чувств к сводной сестре. Не получалось, да и не хотел. У него давно своя жизнь и он вовсе не обязан изображать братскую любовь, тем более что ее никогда не было.

Никита переступил порог комнаты Жени и замер, борясь с желанием развернуться и уйти. Но теперь это все же его квартира, так что…

Шкафы оказались пусты. Да, она забрала свои вещи и уехала. Вот и хорошо, точка поставлена.

– Прощай, – дежурно произнес Никита, испытывая некоторое облегчение. На этом их бессмысленные отношения и закончатся. За последние восемь лет они виделись всего два раза, если не считать вынужденную встречу после смерти отца. Тут и говорить не о чем.

«Скучать уж точно не стану», – едкая усмешка коснулась губ и исчезла.

Мать Никиты умерла, когда ему было тринадцать лет. Он хорошо помнил ту боль, которая свинцовой тяжестью наполнила его грудь и, обжигая, медленно поползла вверх. Зубы сжались. И кулаки тоже. Он выл, кусал губы, метался, винил врачей («Разве от аппендицита умирают?!») и твердил: «Нет, нет, нет…» Но мир уже рухнул. Тот прекрасный, уютный, родной мир…

Случившееся сблизило Никиту с отцом, они все старались делать вместе, а в выходные часто придумывали какие-нибудь поездки, чтобы не сидеть дома. Музеи, театры, рыбалка, турбаза, Питер… Они старались и справлялись.

– Пап, мне неожиданно понравилось рисовать.

– Давай поищем подходящую художественную школу, чтобы не слишком далеко от дома и с хорошими преподавателями.

И это был тот день, когда Никита интуитивно или случайно сделал первый шаг к будущей профессии. Ему нравилось придумывать красивые миры и размещать их на бумаге. Именно размещать, а не рисовать. Была в этом определенная техническая составляющая. Его манили линии, углы, тени, неведомое пространство…

Бумаги оказалось недостаточно, требовались многомерные программы, позволяющие делать предметы объемными. Никита создавал дома, а затем буквально нырял в них, придумывая этажи и комнаты. Его работы побеждали на конкурсах, он уверенно шел вперед и видел, как отец гордится им. А это же много. Очень много.

– Никита, я давно хотел с тобой поговорить, но как-то не решался… Тебе уже шестнадцать лет, и надеюсь, ты сможешь меня понять… – однажды произнес отец. – Я очень любил и люблю твою маму. Машенька была моим самым большим счастьем… – Его лицо побледнело, а губы задрожали. – Никита, я встретил женщину, которая стала для меня… нужной… значимой… м-м… необходимой. – Отец старательно подбирал слова и явно нервничал, на его высоком лбу выступили мелкие капельки пота. – Никита, я принял решение жениться. У Марины… Марины Георгиевны… есть дочь. Ей десять лет. Евгения. Женечка. Забавно, девочку зовут так же, как и меня. Она хорошая, добрая и независимая. Очень интересно в ней сочетаются эти качества… Уверен, вы поладите. Быть старшим братом – это даже почетно!