И Мать, не успевшая отпрыгнуть на достаточное расстояние, получила ощутимый удар в правую переднюю ногу. Взвизгнув, она бросилась в лес, но почти тотчас остановилась и, поскуливая от боли, принялась отыскивать взглядом метнувшихся в разные стороны щенков. И увидела, что злодей смотрит на неё и улыбается.

– Ко мне! Все сюда! – закричала Мать. – Эйла! Юна! Финли! Норри!

Потом они бежали обратно к шалашу, дети впереди, Мать, преодолевая боль в ноге и тревожно оглядываясь, – замыкающей. Сейчас она спрячет детей, а затем отыщет кого-нибудь из соплеменников и предупредит об опасности, исходящей от злого человека, неизвестно откуда взявшегося и способного, как она убедилась, на самые подлые поступки.

Почему некоторые люди не задумываются, что они живут среди тысяч и тысяч зверей и птиц, и даже не пытаются понять их чувства, узнать о чаяниях их и надеждах? Оказался волею случая на более высокой ступеньке эволюционного развития – и всё, что ли? Ты бог и царь? Не достойно это.

Добежав до идущей вдоль бетонного забора дороги Эм-2, просёлочной, с вкраплениями щебёнки и асфальта, Спецназ, резко присев на задние ноги, затормозил и осмотрелся по сторонам. Затем он подошёл к прорытому вдоль основания забора рву метровой глубины и принюхался. «Да, обследовать ограждение станции – это прежде всего», – решил он и неторопливо побежал вдоль рва, бросая внимательные взгляды на забор.

Не преодолев, однако, и пятидесяти метров, он остановился и, навострив уши, принялся вглядываться в преградивший ему путь куст какой-то неинтересной породы.

– Эй, кто там? – послышался из-за куста сипловатый голос.

– Лежебока? – вскричал Спецназ и обогнул куст.

Да, это она. Помесь кавказской овчарки с неизвестно кем, возможно, со свиньёй, но очень костлявой, как выразился однажды Фашист, обозлившись из-за чего-то на старушку Лежебоку.

Да, лежит в тенёчке, как всегда, на боку, вальяжно отбросив лапы в сторону, и, полуприкрыв глаза, смотрит вдаль.

– Спецназ! Кхе, кхе! – Лежебока лениво поворачивает голову. – Не в службу, а в дружбу…

– Где?

– Между лопатками. И – ниже, если не в падлу.

Лежебока переворачивается на живот.

– А потом ещё животик попросишь, – поморщился Спецназ.

– Нет, только спинку, клянусь. Хотя бы спинку.

Спецназ присел на задние лапы и принялся чесать Лежебоке спину обеими передними.

– Полегче! Не дерьмо закапываешь, – проворчала Лежебока.

– Дерьмо я задними закапываю. Я, слышь, сейчас с Предателем разговаривал.

Спецназ вскочил на все четыре ноги и сокрушённо замотал головой.

– И что? Да ты продолжай, продолжай! – заворчала Лежебока.

Спецназ опять уселся и принялся чесать Лежебоке спину, понимая, что для длинношёрстной Лежебоки это порой жизненно необходимо. Тем более – в нынешних условиях их бездомной жизни, обусловившей почти полное отсутствие возможностей придерживаться правил личной гигиены хотя бы на минимальном уровне.

– Я и говорю: кто-то что-то где-то закопал. И такое дерьмо, от которого плохо станет всем. И не только людям, но и нам, собакам.

– И бездомным?

– Взрыв атомной станции! – вскричал Спецназ. – Ты представляешь, что это такое?!

Прекратив чесать Лежебоке спину, он вскочил и принялся суетливо бегать около кустов и обнюхивать землю.

– И что, ни покушать, ни полежать, если погодка позволяет? – лениво проговорила хмуро наблюдающая за ним Лежебока.

Спецназ замер на месте и вытаращил глаза.

– Погодка! Да просто мрак и медленная смерть! Это для тех, кто уцелеет во время взрыва.

Лежебока укладывается на бочок и почёсывает пузо.

– У нас жизнь и так – медленная смерть. Никто же не любит. И кушать, Спецназ, жутко хочется.