…Вестников обычно награждали. Вот и получил посол награду… Высочайший приказ жениться

Кто ж знал, что один взгляд синеглазой распутницы ввергнет душу Филиппа в пучину тягостных раздумий и сомнений? И даже воля монарха покажется ему деспотичной и недостойной просвещённого времени? Ох уж, эти женские очи…

Зато его король не колебался ни секунды. Решение правильное. Женившись, граф де Камилле, подобно легендарному Александру, одним махом разрубит Гордиев узел проблем: продолжит, наконец, угасающий род, ибо после смерти старших бездетных братьев остался единственной надеждой больного отца; накрепко привяжет к Франкской земле рыжекудрую османочку с прилагающейся к ней сокровищницей мудрости. (А он, Генрих, этим самым утрёт нос выскочке Бесс)… Франко-османский брак дополнительно скрепит мирный Договор между двумя державами, как бы ни кривилась при этом Бриттания. И, что немаловажно, его давнишний друг поборет, наконец, нездоровую страсть, снедавшую его со времён отрочества и неудачной помолвки.

Да. Франкии не нужны озабоченные сердечными недугами дипломаты. В сердце посла должна гореть единственная любовь – к своей стране.

Ну, и к королю, конечно, но сие касается всех подданных, независимо от лиц.

А потому, желая ускорить, так сказать, процесс отвязки нездоровой привязанности от своего протеже, Его Величество не отказал в аудиенции графине де Камю, той самой синеокой прелестнице, предательнице; несмотря на то, что подобной чести – немедленного приёма – многие высокопоставленные лица дожидались неделями. Прямо сейчас, в данный момент, он желал поговорить с этой особой – и проставить жирный крест на её возможных надеждах и планах. А что последние, касаемые бывшего обманутого жениха, пестуются и лелеются, Генрих не сомневался.

– Проходите, сударыня, – сухо бросил он застывшему в дверях воздушному созданию. Особа, что ни говори, была хороша, дивно, сказочно хороша и свежа; но последние несколько лет женские чары на короля не действовали. После загадочной гибели Дианы де Монферрей, последней фаворитки, его постель никто не согревал, и двор давно уже терялся в догадках: неужели Его Величеству так запала в сердце изменница, замеченная в связях с бриттами, что он не в силах её позабыть? Или так блюдёт верность невесте Елизавете? Хм-м… Семь лет блюдёт, а при неземной любви, предполагающей подобную верность, давно бы мог и жениться. Нет, что-то здесь не так. Либо же…

Но, вопреки злым сплетням, молодыми смазливыми фаворитами король так же не торопился себя окружать. Поговаривали, что время от времени он исчезает из дворца, и даже бывал замечен в нескольких злачных домах Лютеции; но вот он ли это на самом деле, или двойник, о котором заведомо знали лишь одно – что он есть! – трудно было сказать.

В любом случае, одно оставалось бесспорным: женские чары на короля больше не действовали. А для отцов семейств, обременённых прекрасными дочерями, сие оказывалось весьма досадным обстоятельством.

…Женщина, переступившая порог кабинета, сбросила песцовую накидку на руки метнувшемуся к ней лакею. И стала ещё хрупче, ещё утончённее. Сильфида, эфир, небесное создание спустившееся на землю с лёгкого облачка, не иначе.

– Сир… – присела в глубоком реверансе.

– Прямо с дороги – и ко мне? – преувеличенно радушно заметил король. – Что-то дорожное платье у вас чересчур открыто для нынешней погоды. Я же запретил вне балов и приёмов появляться в подобном виде!

– Простите, сир!

Дама склонилась ещё ниже, предоставляя превосходный обзор на бело-мраморную грудь, впрочем, не так уж сильно и открытую. Декольте на платье было скромненьким, плечи прикрыты. Пожалуй, более внимания уделялось, чтобы подчеркнуть белизну кожи, чем неплохой бюст.