Поэтому, несмотря на то, что Никита относился к ограниченному кругу людей, с которыми она была предельно открыта, Саша предпочла не развивать дальше эту тему. К тому же она в глубине души понимала, что действительно не успокоится, пока ее сомнения не будут развеяны аргументами посерьезнее, чем заверения Никиты.
– Ладно, я схожу, – уныло произнесла она.
Глава 2
В поликлинике было шумно, неприятно пахло больницей, в коридорах скопились очереди. Все это только усугубляло чувство неконтролируемого страха, охватившее Сашу, стоило ей только выйти из дома.
Когда над дверью загорелась лампочка, приглашающая в кабинет, Саша вцепилась напряженными пальцами в сумку, выдохнула и неуверенно шагнула вперед. Помещение, где ей предстояло провести следующие (возможно, последние) минуты жизни, показалось Саше подозрительно безобидным. Не веря обманчивым ощущениям, она осмотрела светло-зеленые стены, почти у самого входа увидела раковину с зеркалом, у окна – большой стол, а в углу – старую ширму в трещинах. За столом сидела женщина лет тридцати в белом костюме медсестры. Она указала пациентке на одиноко стоящую напротив стола табуретку и сообщила, что доктор сейчас подойдет. Саше очень хотелось услышать хоть одно-единственное ободряющее слово, увидеть хотя бы мимолетную улыбку, но медсестра, словно забыв о ее существовании, что-то быстро писала в большой журнал. Через минуту в кабинет ввалилась (другим словом описать этот способ передвижения просто невозможно) грузная дама в тесном светло-розовом халате. У нее были неестественно рыжие волосы, красная помада выходила за контуры тонких, плотно сжатых губ. Попытка доктора изобразить из себя роковую женщину, кажется, обернулась провалом: Саша мысленно сравнила ее с Долорес Амбридж из Гарри Поттера.
Далее последовали дежурные вопросы о возрасте, дате рождения и прописке. Саша говорила себе, что все совсем не страшно, что все проблемы надуманные и что сейчас она успокоится. Раз с вопросами о росте и весе все прошло гладко, то и остальное сложится хорошо. Но все ее усилия пошли прахом, когда доктор, услышав о сорокадневном цикле, возмущенно прошипела:
– И ты только сейчас пришла к гинекологу? Чем люди думают вообще! Сначала годами не ходят к врачу, а потом удивляются, когда у них киста на кисте обнаруживается. Раздевайся – и в кресло! – последние слова прозвучали как приговор.
Для Саши всегда было загадкой, как женщины-гинекологи (с мужчинами все и так ясно) могут быть такими бестактными, такими безжалостными по отношению к пациенткам. Даже если врачебная этика для них – пустой звук, то хотя бы из женской солидарности можно было бы проявить понимание? Но нет. Вместо бережного сочувствия – унизительная грубость.
Осмотр в кресле прошел, словно в тумане. Холодные инструменты, резкие движения доктора, металлический лязг приборов о лоток и скептические замечания по поводу того, что «некоторые люди» просто до ужаса безответственно относятся к своему здоровью… Все это эхом отзывалось в сердце Саши, когда она плелась в кабинет ультразвукового исследования. Ничего хорошего – она это точно знала – УЗИ ей не сулило. Не просто так же отправили.
Мультифолликулярные яичники. Девушка не имела ни малейшего представления, что это может значить. Даже по частям страшное слово не могла разложить. Но по лицу доктора мгновенно поняла: это что-то ужасное. Последняя надежда, едва теплившаяся глубоко в душе, погасла.
– Да вы хоть понимаете, что это значит? – медленно, растягивая каждый слог, заговорила доктор. Она подчеркнуто произнесла «вы», хотя до этого обращалась к Саше исключительно на «ты». Ей будто доставляло удовольствие сознание собственного превосходства. Мол, сейчас она объяснит этой глупой легкомысленной девчонке, во что ей обошлась ее халатность.