– Это я усек.

Мы долго ехали в молчании. Я видел, как он достал из кармашка оранжевой кофты зубочистку в обертке, как высвободил ее из бумаги. Я ждал, что он начнет ковыряться в зубах. А он попросту зажал ее в уголке рта. Самая маленькая в мире сигарета – без грозящих бедой дыма и огня.

О ветровое стекло бились насекомые. Мы ехали в окружении сельскохозяйственного ландшафта, и большие жуки один за другим ударялись в стекло, каждый оставлял после себя беловатую кляксу в момент гибели.

– И потом, – продолжил водитель, будто наш разговор и не прерывался. – Вы сказали ей в точности то, что надо. Только не над мертвым телом.

Я еще немного посмотрел на жуков.

– Не так-то это было благородно, как казалось, – выговорил я.

Вспомнилась шутка, которую мой приятель Марк рассказал мне еще в школе. Я рос с ним по соседству. Только, если честно, у нас никак не получалось поладить.

Что последним лезет в голову жуку, когда он бьется о ветровое стекло? Его жопка.

Мне не казалось это забавным.

Может быть, дело в переизбытке сочувствия с моей стороны, а может, у меня просто слишком хорошо развито чувство справедливости. Проблема этой шутки в том, что она смешна, только если ты не жук. Зовите это чудачеством, но я не мог не почувствовать себя на месте жука. Слушайте, это же моего дяди Джо жопка. А это мой друг Гектор на том ветровом стекле. И это ни черта не смешно.

– Тут такое дело, – заговорил я. – У меня просто такое… отвращение… к ней. С того раза… вы понимаете. После того, что произошло. Такое ощущение, будто ты попал в такое место, где отучают от курения, и каждый раз, как ты тянешься к сигарете, тебя бьют электричеством. Нет. Такое сравнение не годится. Потому что слишком много действий. А здесь – одно большое. Тут ощущение, словно съедаешь кучу одной еды, а потом тебя тошнит. И может быть, тебя и тошнит-то не из-за этой еды. Может, ты съел три тарелки какой-нибудь там лапши феттуччине, а потом подхватил желудочный грипп. И ты всю ночь не спишь, и тебя рвет этой самой лапшой. Больше ты ее есть не станешь. Гарантированно. Это железный рефлекс. Так что не расхваливайте меня больше, чем я заслуживаю.

Мы еще некоторое время пялились на ветровое стекло. Начало светать. Утро официально вступило в свои права.

Водитель разжевывал кончик зубочистки. Я даже не понимал, как он может видеть дорогу сквозь все эти жучиные кляксы.

Будто читая мои мысли, он сказал:

– Придется остановиться на следующей заправке. Хорошенько стекло почистить. Дворниками тут делу не поможешь. Только хуже сделаешь. Размажешь все. Чертовски неудобно.

– Не так неудобно, как для жуков.

Он издал смешок, фыркнув слегка:

– Точно подмечено.

– Я ей врал, – на меня нахлынуло желание исповедаться. И мы оба понимали это. – Она велела мне посмотреть в телескоп. У меня есть один. Мне его парень с работы отдал. Для астрономии он не очень-то годился. В городе в любом случае не так-то много звезд увидишь. Тому парню телескоп, по-моему, нужен был для подглядывания. Я, случалось, пользовался им, чтобы смотреть на башни. Больше всего на Северную башню. Мою башню, как я называл ее тогда. Для меня было мечтой… работать там. Бывало, находил в телескоп сто четвертый этаж, потом отыскивал окно своей конторы. Мне просто нравилось это делать. Поначалу. Потом, через какое-то время, перестал. Так что Керри знала, что у меня есть этот телескоп. Вот она и велела мне смотреть в него. Сама она по телевизору наблюдала, а я глядел из своего окна. Я живу на Джерси-стрит, прямо через реку напротив нижнего Манхэттена. Мы видели, как второй самолет врезался, пока мы разговаривали. И мы вели себя как будто… этого не происходит. Она сказала, значит: «Возьми свой телескоп». Я и взял. И ответил, что не вижу ничего. Один дым.