– Удивительная позиция, – ахнула Лиз. – Значит, ни учёным, ни почитателям великой русской литературы, а врагам нужен русский? Поверить трудно. Настолько не ценить свою культуру и науку!

– Вы правы, Лиз. Но, надеюсь, эти времена ушли в прошлое.

– Не очень-то и далёкое, – Лиз засмеялась. Занятно, на щеках появились ямочки, отчего она стала ещё симпатичней. – Вы же сами начали пытать: откуда и зачем я знаю русский язык.

– Сдаюсь, – я шутливо поднял руки. – Но в наше оправдание замечу – американцы не расположены к изучению иностранных языков и, тем более, русского. Уверены, английский должны знать все. А самим достаточно читать переводную литературу.

– Да, что есть, то есть, – миролюбиво согласилась Лиз. – Мы тоже болели в «юности». Америку долгие годы не волновали дела на других континентах. Пошло от президента Джеймса Монро в начале 19-го века.

– А сейчас повзрослели? – я не утерпел и ухмыльнулся. – Теперь не только всё волнует, но и хотите везде участвовать.

– Не без этого, – опять согласилась Лиз. – Зачастую не туда и не удачно. Но вы же не станете спорить – мир вокруг нас здорово изменился за последние двадцать лет: страны, благодаря техническому прогрессу и глобализации экономики, стали «ближе» друг к другу. Люди, идеи, деньги легче пересекают границы. Да и сами границы изменились – в Европе их вообще осталось мало.

– А американцы всё равно не хотят учить русский, – шутливо подколол я. – Ладно, пока оставим это. Почему в кафе говорили по-английски?

– Вы с дочерью были поражены и, мне показалось, даже напуганы агрессией той женщины. Мой русский добил бы вас. Чего не хотелось. Тем более после комплимента вашей дочери.

– Вам? Неужели успела? Не помню.

– Конечно не помните. Вам всю память стёрла та пожилая дама. Ваша дочь заметила, что я очень симпатичная. Разве такое может не понравиться женщине?

– Ну славу богу, а то я испугался. Марина может такое сказануть, аж уши вянут.

– Уши вянут? – переспросила Лиз и раскатисто рассмеялась. – Первый раз слышу.

– Ваше слово «baloney» близко к нашему «вздор». У нас, скорее, реакция слушателя, у него уши вянут от услышанного. А «вздор» – характеристика сказанному.

– О́кей, надо запомнить. Видите, я и русский буду учить.

– Помогу, коли смогу. Лиз, раз мы вспомнили о кафе, то где ваш сын?

– Вы любопытны! Сын учится в Сорбонне, изучает французскую литературу. Я полетела с ним до Парижа, а затем уж в Москву.

– Интересно. Моя дочь тоже учится на филолога. Но в Москве. Теперь о нас. Мы не добрались до главного – зачем я вам?

– Сами отвлекли. Сергей, я много лет занимаюсь темой, которая «прошла» по моей жизни, оставив тяжёлый след. Я не знаю, поняли почему зло кричала в кафе та женщина, она…

Не извинившись, я резко прервал:

– Почему не понял, понял. Двадцать лет со дня гибели корейского пассажирского самолёта, залетевшего к нам на Сахалин и Камчатку.

– Хочу написать книгу об этой трагедии. Собрала много документов, прочла всё изданное. Но…

– Извините, что я вас опять перебиваю, но за прошедшие годы столько написано правды и лжи. Зачем же опять ворошить тему? Вряд ли вы сможете поведать читателю новое, о чём никто не писал или говорил.

– Послушайте, Сергей, – Лиз стала заметно нервничать. – Или вы дадите договорить, или мы спокойно разойдёмся.

Мне стало неловко за свою несдержанность:

– Лиз, ради бога, извините. Буду молчать и внемлить.

– Что делать? – не поняла Лиз.

– Слушать. Молчать и слушать.

– Не преувеличиваете, – спокойно проговорила Лиз, и неожиданно улыбнулась. – Главное не перебивать. Пойдёт?

Я молча закивал.

– Вы правы, написано много. Даже фильмы сняли – художественный и документальные. Многие думают тема закрыта. Я так не считаю. Появились идеи, новые факты.