– Товарищ полковник, – с едва заметной обидой начал Мельников, – найденный прибор раскурочен взрывом почти до полного уничтожения. Но слишком много проводов идёт от него. Для питания и включения/выключения столько не нужно. Многожильный красный провод явно шёл к другому прибору. Поэтому наши «догадки и предположения» имеют полное основание считаться рабочей версией.

– Не кипятись, Сергей Николаевич. Считай, убедил. Теперь надо убедить начальство. На всякий случай покажи прибор одному специалисту в «Фазотроне». Мы с ним пару лет назад трудились над одной темой. Грамотный мужик. Прохоров Альберт Григорьевич.

– Товарищ полковник, но прибор секретный, – напомнил Мельников.

– Решу. Свободны.

Выйдя из кабинета, Мельников спросил Михайлова:

– Кто он такой?

– Странный, – поморщился Михайлов. – Не понимаю его. Считает себя самым умным и самым знающим в институте. Жалуется постоянно. Начальство не ценит, задвигает. Он даёт результаты, а другие награды получают. Вообще-то, специалист отличный. Петровский прав. Спору нет, но мужик… Скользкий тип. Хочет перед начальством выслужиться – всегда на себя «одеяло тянет». Не люблю я его.

– Не работать с ним?

– Выбора нет. Петровский не посоветовал, а, похоже, приказал. Но меня увольте. Я с ним работать не буду.

Прохоров любезно встретил Мельникова на проходной и повёл в свой, он подчеркнул, кабинет. «Ну и кабинет», – подумал Мельников, входя в большую комнату, где в условиях секретности трудились два десятка специалистов по радиолокации истребителей.

– В такой тесноте работать трудно, – заметил Мельников. – Не до секретности.

Улыбчивый взгляд Прохорова на мгновение стал жёстким, не добрым.

– Ничего, трудимся. И с секретностью проблем нет, – сухо проговорил тот. Пристально посмотрев на Мельникова, добавил: – Извините, времени в обрез. Станислав Геннадьевич попросил проконсультировать вас. Подробности не сообщил. Рассказываете.

– Альберт Григорьевич, нужно ваше компетентное соображение об одном приборе. Он сейчас в вашей секретной части находится.

– Прямо уж компетентное, – лицо Прохорова расплылось в довольной улыбке. – В кое-чём разбираюсь.

Получив под роспись прибор, они заперлись в небольшой, квадратов десять, комнате без окон – стол, два стула и старая настольная лампа на «гусиной» ножке с чёрным металлическим колпаком. Мельников вынул из опечатанной коробки «корейский» прибор.

– В странном состоянии, – задумчиво проговорил Прохоров. – Танк переехал?

– Ракетой задели.

– Не лётчик, а снайпер, – усмехнулся Прохоров. – Дайте пять минут.

Пока Прохоров вертел в руках – даже понюхал – прибор, Мельников успел его рассмотреть: лет пятьдесят, крепко сложенный, лицо волевое, высокий лоб, вокруг тяжеловатого подбородка две глубокие морщины, приплюснутый нос, небольшой рот с тонкими узкими губами, копна чёрных волос.

Не отрываясь от прибора, Прохоров тихо проговорил:

– Нос после хоккея. Мучаюсь с дыханием.

Мельников поразился – тот не смотрел в его сторону.

– С дыханием верю, а зрение у вас отличное, – рассмеялся он.

Прохоров оторвался от прибора и внимательно посмотрел на Мельникова:

– Откуда у вас эта штуковина?

– С корейского самолёта.

– Но там же ничего не нашли и отпустили.

– ТАСС не нашло, а я нашёл, – с гордостью произнёс Мельников.

– Да, ТАСС доверять не стоит. Но сочинили красиво. Империалисты не знают какие герои служат в институте имени дедушки Берга, – Прохоров засмеялся, но глаза оставались серьёзными. – Орден дали? Нет? Но поверьте, кому положено дали.

Мельников, вспоминая слова Михайлова о Прохорове, слушал молча – дескать, до него юмор не дошёл.