Дядя Леня и Саша Щербатовы тоже уехали с отрядами Красного Креста и тоже на Кавказ, а дядя Сережа Строганов работал на своем собственном миноносце на Дунае, где находились тогда знаменитые моряки Дубасов[82] и Шестаков. Они плавали по Дунаю на нашумевших тогда «поповках», которые стоили огромных денег и оказались непродуктивными из-за неповоротливости и неуклюжести. Мы такие «поповки» видели в Севастополе в 1881 году. Это были огромные круглые суда, походившие на гигантских черепах. Одна была больше другой, и обе были безвкусно и богато отделаны внутри. В Севастополе их показывали как бесполезный курьез, хотя когда их строили, то думали, что им предстоит большое будущее.

Печально сложилась судьба дочери Дубасова, Ирины Федоровны. После большевистского переворота она со своим женихом, французом Марсеру, отец которого был владельцем большого магазина на Невском проспекте, через Финский залив бежали из Советской России. Уже когда все страхи и опасения быть пойманными оказались позади и их шлюпка, на которой они плыли, приближалась к спасительному иностранному пароходу, стоящему на рейде, с молодым Марсеру случился припадок падучей, и он в эпилептических конвульсиях упал в воду и утонул на глазах своей невесты.

О своем турецком походе со временем много рассказывал нам Фрумошка. Война его застала в Пажеском корпусе, и он сразу попросился в полк, но бабушка, Аглаида Павловна, обожавшая его, и бабуся были против. Наконец, когда он был уже в специальном классе, начальство разрешило ему ехать на фронт. Его причислили к Чугуевскому полку[83] на несколько дней. Вообще-то он был единственным офицером, служившим в двух полках, шефом которых была Императрица Мария Федоровна: Чугуевском и Кавалергардском.[84] Бабушка Аглаида Павловна и бабуся должны были, скрепя сердце, его отпустить. Он был в восторге ехать. Аглаида Павловна благословила его образом Спасителя в золотом медальоне на цепочке, который Фрумошка почему-то никогда не носил, а со своим крестильным крестом держал на ночном столике в футляре с образом, который я ему дала, еще будучи невестой. Этот медальон всегда был при мне. На нем была надпись: «Спаси и сохрани». Когда нас в первый раз арестовали, я успела выковырять образок Спасителя и взять его с собою в кармане, оставив золотую часть, которая могла бы прельстить большевиков. Когда нас с Масолей пригнали в Новопесковский лагерь[85] и после бани приказали сдать все вещи в дезинфекцию, то я забыла его вынуть из кармана по дороге, и когда спохватилась и побежала к милому банщику, который дезинфицировал вещи, он стал усердно искать, но ничего не нашел в карманах, кроме коробки шведских спичек, которые почему-то не воспламенились в этой жаре, и комочка олова: это и был мой образок, будучи укрепленным на металлической дощечке. Тяжело было мне лишиться этого дорогого образа.

Фрумошка попал в действующую армию в конце войны, но успел отличиться во время разведки, которую ему поручили, получив за это орден Владимира, которым он дорожил. Все это я узнала, став его невестой. Во время турецкой кампании мы, дети, все время играли в войну, в взятие Плевны, а когда это случилось, нам дали свободный от уроков день. То же было при переправе русских через Дунай и при падении Карса. Мама в том году ждала Веру, так что мы в Дугино не поехали, а остались на лето в Москве. По вечерам мы ездили кататься в поляны с м-ль де Шоу, и, когда она была в хорошем настроении, мы ездили на Ходынку, где стояли войска, отправлявшиеся на войну. Мы любили слушать солдатское пение и разговаривать с военными, что м-ль не очень поощряла. Однажды при подъезде к лагерю мы заметили, что солдаты стоят шеренгами с шинелями на голое тело. Не успели мы выскочить из коляски, как м-ль приказала кучеру повернуть и ехать назад. Видимо, там происходил какой-то медосмотр, после чего она больше не соглашалась туда ездить. Мы постоянно слышали восторженные отзывы о храбрости Скобелева, бывшего тогда молодым генералом. Говорили также о генерале Черняеве, который расформировал добровольческий отряд и отправился на выручку славянам. До своего отъезда на фронт он часто бывал у нас в доме, и я любила, забившись в угол Красной гостиной, слушать его рассказы. Конечно, все негодовали на англичан, которые, по обыкновению, только и думали о том, как бы поживиться за счет несчастных славян.