Мужчина поставил бокал с вином на крышку пианино и отошел, удобно устроившись на диване, что стоял у большого окна, напротив пианино. Закинув ногу за ногу, Гончаров закурил, а пальцы Юли после минутного молчания коснулись клавиш.

Звуки музыки, встрепенувшись, взлетели вверх и постепенно заполнили пространство комнаты. Пальцы девушки, казалось, едва касались полированной поверхности клавиш, но в то же время в ее легком покачивании и прикованном к нотам взгляде так явно прослеживалась самозабвенность и страсть, с которой она отдавалась музыке.

Сигарета тлела, зажатая меж пальцев, а мужчина растворялся в звуках «Фантазии» Шопена, которые то взлетали, то замирали под умелыми пальцами пианистки, забывая обо всем. Когда пальцам стало горячо, мужчина вздрогнул и, будто очнувшись, бросил окурок в пепельницу, одну из многих, которые по просьбе Юли были предупредительно расставлены горничной по всему дому.

Гончаров встал, глотнул виски и подошел к пианино.

– Говорят, на огонь и воду можно смотреть бесконечно, я бы добавил к этому еще и порхание пальцев по клавишам. В этом есть определенная магия! Браво, дорогая! Это было бесподобно! И очень профессионально! – он поставил стакан на крышку инструмента и несколько раз хлопнул в ладоши. – Ты ведь окончила музыкальную школу по классу фортепиано, насколько мне известно, почему, получив два высших образования, не связала свою жизнь с музыкой и не повторила успех бабушки? Ведь у тебя определенно есть талант и призвание, да еще и наследственность.

– Не знаю, – честно призналась девушка, убирая пальцы с клавиш и оборачиваясь к нему. – Я с удовольствием ходила в музыкальную школу и окончила ее с отличием, все эти годы дома часто садилась за инструмент, разучивая и разбирая новые произведения. Безусловно, у меня есть любимые. И здесь я периодически что-то исполняю для гостей, но никогда не думала связать свою жизнь исключительно с музыкой. Родственники настаивали на реальной профессии, и я с ними была согласна. К тому же и с языками у меня проблем не было, уже на первом курсе стала подрабатывать переводами, а к пятому у меня были постоянные клиенты. Музыка всегда для меня была отдушиной, возможностью забыться и отстраниться от всего.

– А как же «Школа туризма»? – спросил он.

– Туда я поступила, когда начала работать в Сиренево. Мне казалось, что должна иметь специальное образование и во всем разбираться. Но теперь я понимаю, наверное, следовало бы на истфак поступить, чтобы стать экскурсоводом, или изучать искусствоведение.

– Мне кажется, ты и так неплохо справляешься со всем, что связано с Сиренево, а туристов, которые бывают здесь с экскурсией, да и отдыхающих тоже, куда больше интересует твоя личная история, связанная с Четвертинскими, чем, скажем, история создания вон той картины, – мужчина кивнул в сторону французского окна, рядом с которым висело большое полотно известного художника, написанное в начале двадцатого века.

– Вот как раз об этой картине мне пришлось искать информацию в интернете, как, впрочем, и о многих вещах и скульптурах, которыми обставлен Большой дом и флигели!

– Кстати, сегодня во время прогулки хотел зайти в один из них, но оказалось закрыто!

– Когда посетителей нет, мы закрываем оба флигеля. Если хочешь, завтра я организую тебе экскурсию.

– Хочу, – кивнул мужчина и снова сделал глоток. – Дома в курсе, что ты сегодня снова не придешь ночевать? – спросил он, меняя тему разговора.

– А я разве говорила, что останусь в Сиренево? – едва заметно улыбнувшись и приподняв брови, уточнила девушка.

– А я не спрашиваю, просто ставлю тебя в известность, что не отпущу! – склонившись, он приподнял ее лицо, коснувшись пальцами подбородка, заставил смотреть в глаза. – Позвони домой, бабушка точно будет волноваться! – попросил он.