Челюсти Жени сжимаются ещё сильнее, так что начинают ныть зубы. Головная боль возвращается.

– Расслабься. Не ты первый, не ты последний, у кого не получилось. Таков путь… – хмыкает долговязый, подойдя вплотную и по-дружески похлопывая его по плечу.

Но расслабиться не получается. Ни сейчас, ни когда его тело просто вышвыривают из внедорожника обратно на то место, с которого всё началось. Он больно ударяется плечом о землю и откидывается на спину, аккуратно кладя голову в прохладу утренней росы. Закрывает глаза.

– Думаю, больше не увидимся. Удачи, – выкрикивает из открытого окна авто долговязый и давит на газ.

Только когда машина скрывается из вида, он находит в себе силы подняться. Его автомобиль так и стоит у гаража, дожидаясь своего хозяина, а ключи от калитки торчат из замочной скважины. Только солнце, поднимающееся из-за горизонта, напоминает о том, что ему это всё не привиделось.

– Спасибо, что не убили, – тихо шипит он себе под нос, делая новую попытку отпереть калитку.

Иногда в жизни случаются действительно хреновые вещи. И когда это происходит, ты понимаешь: всё остальное, что ты считала огромными проблемами, на самом деле – сущие пустяки…

Мне хочется верить в то, что однажды я проснусь, и всё происходящее окажется лишь сном. Я посмеюсь и скажу себе: “Ну и выдумщица ты, Ева! С твоей фантазией только книжки писать!”. Пожалуйста, пусть это будет только плодом моей больной фантазии!…

Я стою у окна и смотрю на засыпающий город. Любимое занятие по вечерам: с чашкой горячего ароматного чая наблюдать, как город постепенно готовится ко сну. В окнах соседских высоток один за другим гаснет свет, прохожих становится всё меньше. Лишь одинокая пожилая дама из соседнего дома выгуливает своего пса. Это уже традиция. Не смотря на огни фонарей, магазинных вывесок и фар проезжающих по автостраде машин, город кажется мне каким-то мрачным, печальным и одиноким. Таким же, как и моё отражение в до блеска начищенном стекле, которое я с особенной тщательностью натираю в последнее время. Мне всё время кажется, что оно недостаточно чистое, недостаточно идеальное для такого шикарного вида.

В голове постоянно крутятся одни и те же вопросы: “Куда уехала мама?” и “Почему она никому ничего не сказала?”. Я вновь возвращаюсь в тот день, когда слышала её голос в последний раз. Прокручиваю наш разговор заново, чтобы вытянуть из глубины подсознания хоть какую-то информацию, способную пролить свет на её исчезновение. Если честно, тогда я не была готова рассказать маме о разногласиях с Тимуром, с которыми мы столкнулись спустя пол года совместного проживания. Накануне мы снова поругались, и, кажется, я была слишком раздражена, чтобы говорить с мамой об этом.

Я выросла далеко не в идеальной семье, хотя все мои друзья были уверены в обратном. Не считала нужным выносить сор из избы и жаловаться на свою жизнь. Только Тимур знал о наших семейных проблемах. Я догадалась, что отец гуляет от матери в подростковом возрасте. Тогда уже было бесполезно что-либо скрывать. Я стала достаточно взрослой, чтобы понимать, почему папа часто задерживается на работе, а иногда и вовсе не ночует дома. Мама делала вид, что всё хорошо. Это ужасно раздражало, злило, а иногда просто приводило в бешенство. Что поделаешь, у подростков такое случается: любая мелочь способна довести до отчаяния.

Я часто начала отпрашиваться с ночёвкой к подругам, чтобы не наблюдать воочию этот театр идеальной семьи, который они разыгрывали по вечерам: семейный ужин. Как можно вообще принимать пищу в такой обстановке? Меня буквально тошнило от одного этого словосочетания. Не спорю, я тоже принимала участие в хорошей актёрской игре и в этом мне не было равных. Оттачивала свои навыки почти каждый день и добилась отличных результатов. Родители даже не догадывались о моём подхалимаже. А я просто строила свой идеальный мир, в который сама верила. Только став старше, я поняла, что пришла к тому же, к чему и мои родители: к жизни в мире иллюзий и самообмана.