Наступила тишина. Потом Робби, не поднимая головы, сказал:

– Мне кажется, будто я был в нее влюблен. Странно, да?

– Да нет, – отозвалась Ханна.

Эммелин вздохнула:

– А теперь вы идете на войну, чтобы оказаться подальше от жестокого отца. Прямо как в книжке.

– В мелодраме, – сказала Ханна.

– Нет, в романе, – горячо возразила Эммелин. Она развернула очередной сверток, и на колени ей высыпалась куча самодельных свечей, наполнивших воздух ароматом корицы. – Бабушка говорит, что долг каждого мужчины – идти на войну. Те, кто остается дома, дезертиры и негодяи.

По моему телу снова побежали мурашки. Я посмотрела на Альфреда и тут же отвела глаза, встретившись с его взглядом. Его лицо пылало, в глазах светилось оскорбленное самолюбие. Совсем как тогда, в деревне. Он резко встал, уронил тряпку, а когда я попыталась вернуть ее, покачал головой и, не глядя мне в глаза, пробормотал что-то насчет мистера Гамильтона, который, поди, его уже ищет. Я беспомощно глядела, как он спустился по лестнице и выскользнул из библиотеки, не замеченный младшими Хартфордами. Ну почему я такая несдержанная?!

Отвернувшись от елки, Эммелин посмотрела на Ханну:

– Бабушка разочаровалась в па. Считает, что ему на все наплевать.

– Ей не в чем разочаровываться, – отрезала Ханна. – А па вовсе не наплевать. Если бы он мог, он в ту же секунду оказался бы на фронте.

В комнате повисла тяжелая тишина, я услышала, как часто я дышу, переживая за Ханну.