Алактир благоразумно молчал, заведомо предупрежденный, чем для него может закончиться решение пооткровенничать с представителем другого Дома.

– О… – Келтран снова взглянул на дэва, уже дольше. – Так он не обученный. Наслышан, что такие рабы могут доставлять проблемы.

– Никаких проблем.

– Не буду настаивать, – Релинар выставил вперед ладонь в жесте покорности, – но, если вы вдруг испытаете трудности во время его воспитания, то у собора есть средства для усмирения особо дерзких рабов. Есть вероятность, что после такой процедуры он, скажем так, перестанет быть собой, но зато…

– Демоническое вселение?

– О, вы наслышаны?

– Немного… – Мэл поморщилась. Того, что она слышала об этом ритуале, вполне хватало, чтобы не иметь желания узнавать подробности, однако Келтран всё равно решил рассказать:

– В мозг непокорного вживляется демоническая личинка, особым образом она повреждает ткани, и раб становится совершенно безвольным и послушным. Он перестаёт быть личностью, что несколько печалит хозяев, желающих иметь в качестве раба не куклу, а компаньона, однако в некоторых случаях процедура просто необходима. Если вы не планируете приспособить дэва ни к чему иному, кроме охраны, я бы рекомендовал рассмотреть этот вариант. – Келтран бросил беглый взгляд на дэва, и Малврае поняла, что это красочное пояснение предназначалось вовсе не ей.

– Благодарю. – Мэл улыбнулась, насмешливо поглядывая на своего испуганного раба. – Я подумаю. Пока что меня забавляет воспитывать его самостоятельно.

Они еще поблуждали по саду в тишине, слушая стук собственных каблуков по брусчатке, наблюдая за тем, как медленно раскрываются бутоны самых ранних орхидей. Мэл лихорадочно перебирала идеи, как бы еще отвлечь некстати нагрянувшего Релинара, и в итоге с досадой констатировала, что для роли праздной болтушки матушка избрала совсем не ту дочь. Иллиам справилась бы куда лучше. О, Богиня, даже Хестин нашел бы, что сказать!..

– Вы напряжены… – тихо заметил Келтран.

Мэл уловила в его взгляде сочувствие, и это неприятно кольнуло ее гордость. Наследница матриарха не нуждается в сочувствии.

– Вам показалось.

Все пять его внимательных глаз медленно провели незримую дорожку с ее нахмуренных бровей к губам, потом ниже, задерживаясь на голой шее, и, быстро лизнув вырез чёрной рубашки, скромно увели взгляд в сторону – к грибам, орхидеям и разноцветному мху. Мэл ощутила, словно ее потрогали. Очень робко, но с интересом.

Забавно.

– Куда это вы смотрели?

Келтран снова взглянул на неё, уже растерянно.

– Простите я… – Он помолчал, словно бы подбирая слова. – Я заметил, что вы почти не носите украшений…

Агатово-серые скулы Релинара вдруг окрасились лиловым. Это что же, смущение? Похоже, Мэл ему и правда нравится.

– Не ношу. И?

– Простите, – поспешил оправдаться жрец, – не хотел задеть вас… Однако теперь я в смятении – что же вам дарить?

Вот оно что! Прелестное дитя Богини пытается ухаживать. Это было так очаровательно, что Малврае даже подумала – когда Дом Алеанурден свергнет Релинаров с Паучьего трона и жрец, по великодушию матери, достанется ей в рабы, то стоит быть с ним нежнее.

– Оружие, – подсказала Мэл, машинально огладив пояс на месте, где обычно размещались рукояти двух ее клинков.

– О-о… значит, вы – воинственный аспект Баладай? Мне стоило догадаться… по тому, как вы одеваетесь. – Теперь его быстрый паучий взор пробежался по ее фигуре, и снова спрятался в спасительных зарослях орхидей.

Малврае носила платья на мессы в соборе, на светские приемы и выезды. То были черные, лиловые и алые тона – любимые цвета Богини, то был бархат, шелк, шифон и ажур – все то, что ласково льнет к телу, создавая ложное впечатление о мягкой женственности. Ложь в каждом символе, двойное дно в каждой улыбке. Под шелком может скрываться тонкая спица, маленький отравленный нож. За улыбкой – навострённое ядовитое жало. Мэл иногда не доставало этого изящества, она предпочитала более весомое оружие – клинок, что тяжелит руку, давая ощущение силы. Поэтому и дома она любила носить не платья, а рубашку и штаны – удобно, ничто не сковывает движения, особенно на тренировках. Матушка относилась к увлечению дочери тяжелым оружием вместо изящных кинжалов, ядов и хитрости со снисхождением, надеясь, что в какой-то момент наследнице это надоест. Высокой женщине Юдоли не пристало рубиться, как одной из верных. Что ж… Мэл же надеялась, что снисхождение матушки к ее увлечению продлится как можно дольше.