Вадик всё так же сидел на щите и грыз яблоко. Рядом, на спине Зебрика, полуразвалясь Юрик, по – вампирски высасывал грушу.

– Привет. Задержались, однако, – в привычной манере заговорил Вадик, снисходительно поглядывая на Димку. – А ты, значит, теперь у нас стрекозёл…

– Вадим, не начинай!

– Вот видишь, Юрасик, слова сказать не дают. Они – супер – пупер, а мы с тобой так… шнурки от валенок.

– Тебе самому не противно чушь молоть? Что ты всё из себя дурачка корчишь?

Вадик поднялся, размахнувшись, швырнул огрызок, глянул на меня с усмешкой:

– Ничего я не корчу. Я такой, какой есть. Запомни. И ты, стрекозёл, тоже.

– Его Димой зовут! В последний раз говорю: ещё обзовёшь… я… не знаю, что с тобой сделаю!

– Ах, какая жалость. Вот теперь мучайся, гадай: сразу убьёт или немного помучает?

– Лучше, конечно, помучить. С удовольствием!

– Садистские наклонности? – Вадик, ухмыляясь, смотрел мне в лицо. – Девочка, тебе в психушку надо, а не человечество спасать.

– Это тебе надо в дурдом! – встал рядом со мной Дима.

– О! Говорящий стрекозёл…

Я не хотела этого! Честное слово! Рука сама вскинулась…  Вадика отшвырнуло метров на пятнадцать, перевернуло пару раз и впечатало в снег.

– Достал! Я уже хотел рубануть… это, ну… – прерывисто выдавил Дима.

Юрик, то ли объелся, то ли подавился-принялся часто-часто икать.

Вадик не двигался. Мы с Димкой невольно переглянулись и сорвались с места. Извлекли его из снега: Вадик был без сознания. Попытки привести в чувство – хлестали по щекам, выдавливали воду из снега на лицо – оказались тщетными. Дима подтащил щит, и мы уложили на него Вадика. Всё делали молча. Над нами кружил удод и, не то, осуждая, не то, сочувствуя, глухо «упкал».

Юрик всё никак не мог справиться с икотой: монотонность звуков вскоре стала казаться работой часового механизма – ик – ик – ик – ик…

– Да прекрати ты… – неожиданно для самой себя взорвалась, но тут же взяла себя в руки. Подошла к Юрику, присела на корточки и, осторожно, тремя пальцами похлопала по его спине. – Задержи дыхание, сколь можешь…

Через пол – минутки Юрик был в порядке: икота пропала. Дедулька рассыпался в благодарностях, но я оборвала его:

– Ты можешь определить, что с Вадимом?

– Не дано нашему брату знахарство. А вот ты можешь.

– Да не могу я! Не – мо – гу!

– Ладанея может…

– Задолбали вы меня со своей Ладанеей! Если она такая всемогущая, почему не помешала?

– Слаба ещё: заклятье-то не снято. Затем вас и отправили…

– Короче: что надо делать?

– Ладушка, помнится, просто рукой водила… Дроблёные кости становились цельными, новой кожей затягивались…

Я не стала более слушать Юрика: склонилась над Вадиком. Кажется, целую вечность я проносила руку над ним, то, приближая, то, удаляя; меняла направление и рисунок движения, но ничего не происходило. В затылок мне дышал Дима, что весьма раздражало. Просто чудом сдерживала очередной взрыв.

– Ни черта не выходит!

– Ты, это…  ну, расслабься, – зашептал над ухом Дима. – Ты на взводе… может это… ну, мешает…

Расслабиться? Легко сказать, а как это сделать? Мне этот поход – во как! – осточертел! Идиотская затея… Кто так делает: взяли с улицы… молокососов, навесили на уши спагетти – вы супермены! – и швырнули в эту Тмутаракань! Ежу понятно, что мы психологически не подходим для сплочённой команды…  И наши Дары… как обезьяна с автоматом… Хочу домой! Хочу домой! Эй, вы! Заберите ваши подарки и верните меня на место, в Питер!..

Что это?! Перед глазами уже знакомый розовый занавес…  Вновь сухая резь в глазах… зажмуриваюсь, выдавливая слёзы. Или просто моргнула? И опять «кино»: белая простынь, а на ней…