– Всё, ничего не забыла? – спросила у самой себя и, помедлив, ответила: – Ничего. Чай не впервой сбираю, – Развернула тряпицу, и нашим глазам предстала… обыкновенная скалка, разве что древняя и на вид вроде не деревянная, а, возможно, костяная.

Бочонок, по сути, был шкатулкой: на дне покоился клубок шерстяных ниток. Невзрачный какой-то, болотного цвета и края, будто моль поела. Впечатление такое, что если встряхнуть клубок, то он рассыплется на мелкие обрывки ниток.

– Это, – баба Нюра бережно взяла в руки клубок, – ваш Проводник. Шерсть самой Земун – коровы. Вы не смотрите, что он ветхий такой, там клубочек будет как новенький. Только не сумлевайтесь, не перечьте ему – и приведёт куда надо. Значит так, ребятки, – внимательно осмотрела все извлечённые вещи, взяла скалку и крышку от бочки. – Это тебе Дмитрий.

Дима обалдело принял, растерянно глянул на меня. Но баба Нюра уже протягивала мою «порцию»: ухват…

– Это тебе, дочка, по значению. Ну, а тебе, Неулыба… счас… – глянула на Вадика и метнулась в другую комнату, пошуршала в шкафу и вернулась… с пяльцами, а в придачу подушечка, густо утыканная иголками.

Вадик оттолкнулся от косяка, взял пяльцы, подушечку, неопределённо хмыкнул:

– Я что… там бабой буду?

– Хлопцем будешь, хлопцем. По обличию. А вот станешь ли бабой – не ведаю. Да и бабы бабам рознь. Иная и ватагу мужиков за пояс заткнёт.

Баба Нюра ещё раз сходила в комнату и принесла три пухлых кожаных мешка с ремешками-лямками. Примитивные рюкзаки?

– Я вам тут собрала на первый лад. Далее, как сложится.

Вадик молча взял мешок и уже собрался переложить его содержимое в свою сумку, но баба Нюра остановила:

– Не советую, сынок. Твоя сумка, конечно, краше, може удобнее, но это не просто кусок кожи, раздражающий тебя видом и духом. Это старинные тороки русских богатырей. Заговорённые: в огне не горят, в воде не тонут, и ворам в руки не даются. Не обижайся, сынок, но напомню: не на пикник идёшь…

Вадик ничего не сказал, лишь кивнул: мол, всё ясно, нет проблем. И уже из своей сумки стал перекладывать в торок.

Мы с Димкой тоже поначалу негативно отнеслись к торокам: очень не хотелось даже прикасаться к ним, потёртым, пахнущим сырой кожей и ещё бог весь, чем… Димку даже перекосило всего от брезгливости. Думаю: у меня не лучшее было выражение лица. Однако, после слов бабы Нюры, мы укротили свою неприязнь.

Через пару минут мы были готовы. Баба Нюра в последний раз критически оглядела нас, напряжённо морща лоб.

– Подумайте: ничего не пропустили? Може, я в спешке, что упустила…  Рубашки надели?

– Да, – не сговариваясь, в один голос ответили.

– Тогда всё. Присядем на дорожку.

Присели. Возникшая пауза, гнетуще давила на психику: хотелось тут же взорвать её громким голосом, весёлым смехом.

– Тьфу, кулёма, старая! – вскочила, как ужаленная, баба Нюра. – Всё, всё… чую же, что-то пропустила! – Метнулась в комнату, вернулась, держа на ладонях сложенную конвертиком тряпицу, протянула мне.

– Соплевик? – удивилась я.

– Сама ты соплевик. Это последний лоскуток от скатерти– самобранки. Выдаёт скудный паёк, но с голоду не помрёте. Запасов-то у вас на два-три денька…

– Если Пузан будет жрать в меру, – сказал Вадик.

– Ты… опять, опять?! – взвился Димка.

– Брэк! – сунулась я между ними. – Хватит, а? Что вы как детсад ни ки…

– Всё! – жёстко поставила точку баба Нюра. – Выходим.

Она шагнула к порогу, и тут меня как током шарахнуло: Зебрик! Я затараторила, как пулемёт:

– Я возьму ещё Зебрика, он снился мне, помогал, трижды от смерти спас…  может, ТАМ помогут ему.

– Бери, тебе нести.

Потянулась за Зебриком, оступилась неловко и локтем задела чучело удода. Он качнулся и стал падать на меня. Оставив кота, поймала чучело, обхватив ладонями. В следующее мгновение меня действительно прошило током, больно кольнув в сердце. Чучело дрогнуло в руках, и… на меня глянул живой птичий глаз.