Фролов, поддавшись одной своей догадке, сканирует колечко, болтающееся в носу официантки, и… Это кольцо побывало в руках Лизы. Насечки, две микро-линии, крохотные продольные знаки. Ее почерк.

Ему («Артемий, – она так иногда его называла, – я хочу кое-что подарить тебе») Лиза тоже оставила одну вещичку. Крохотный пульсар, спрятанный в серебряную брошь в виде лазуритовой бабочки. Фролов ей почти не пользовался, а в последний год совсем забыл о ее существовании.

– Вы нашли убийцу? – говорит официантка, положив маленькие сжатые кулачки на стол.

Денисов отрицательно качает головой.

– Пока что нет.

Лицо девочки напряжено. Его бледное полотно кажется Фролову сейчас совсем детским.

– Тогда мне не о чем с вами разговаривать.

– Вы хорошо ее знали? – говорит Фролов.

– Да. И что с того? Что это меняет?

– Это она, – Фролов делает лишний вдох, чтобы вытолкнуть слова из легких, – это она подарила кольцо? Разноцветное кольцо. А внутри пульсар, так?.. Можете не отвечать. Я и так это знаю. Ее личный секрет. Особые насечки, которые говорят о… том, что человек ей важен.

– Кто вы? – в глазах отражается испуг, девочка перестает понимать, что происходит. – Почему вы знаете… это? – но спустя секунду, несколько быстрых нот стейтовского гимна, спустя короткое касание уголка влажного глаза маленьким пальчиком с лазуритовым маникюром, спустя одно-единственное движение груди, несмелый вдох… лицо как бы ожесточается. – В любом случае. Мне не о чем с вами разговаривать. Да, это ее украшение. И что с того? Вы не нашли ее. У вас было два года. И что толку? Какое вам дело до этой безделушки?

Хрупкая девочка пытается встать, но Денисов хватает ее за левое предплечье.

– Такое, – говорит грузин, хищно скалясь, – что мы расследуем убийство. И если ты, черт тебя дери, не будешь нам отвечать… отвечать на наши вопросы… то мы будем разговаривать с тобой по-другому и совсем в другом месте. Уверен, тебе это не понравится. А что мы найдем на твоем пульсаре? Упаси бог, если что-то незаконное.

Денисов входит во вкус… ему становится не так важно: кто перед ним, действительно ли нужен этот допрос, нельзя ли обойтись без него… конечно же, нужно было обойтись без него… Зачем это? Работать, как сыщики из начала века, у которых на первом месте некое фантомное и необъяснимое «чутье». Но Денисову это нравится. Он почуял след, и теперь бежит, как гончая, не замечая ничего на своем пути.

Официантка кусает губы. Поблекшие озера глаз хранят безмолвие, но это безмолвие тревожно, заторможенно. Нет, думает Фролов, она не причастна к убийству, но…

– Вы с ней, – говорит он, – были близки, ведь так?

Маленькие плечики слегка колышутся вверх-вниз.

– Ну и что? Какое это имеет отношение к…

– Что-то здесь не так, – говорит Денисов, прошивая девушку острозаточенным взглядом и криво ухмыляясь. – Думаю, тут только один выход: арест. Изучим ее пульсар, а потом…

Загнанный зверек сжимается, испуганно дышит, громко, натужено… дикая природа слишком жестока, Денисов, опасный хищник, ведет охоту. Ему важна лишь гонка, кровожадный дух жаждет веселой игры.

– Ну же, – говорит он. – Выкладывай. Что ты знаешь о Лизе?

Костлявые ладони прячут лицо. Тыльные стороны обвиты темными выпирающими линиями. Потускневшая позолота окольцовывает пальцы.

Дряхлое кафе мелко дрожит. Тремоло хрупких стекол передается на столы, стулья, стены. Скоростной монорельс шуршит на границе восприятия. Темная густая стрела проносится вдали, невидимая, озаренная светом очнувшегося города.

– Лиза была сильной, но, почему? – говорят распластанные ладони. – Я… я расскажу, все расскажу, но… Как… как это произошло? Как она умерла? – на секунду зажмуривается и мотает головой; конский хвост приходит в неистовое движение. – Нет. Не хочу… не хочу знать! – ладони замертво падают на фальшивое дерево, побелевшее лицо обмякает, плечи безвольны, податливы. – Она страдала? Скажите! мне! она страдала?