– Извини, – говорит Фролов. – Денег нет.

Взгляд бомжа становится тяжелым, обман дружелюбия испаряется.

– Ты будешь гореть в аду! Ты и сам это знаешь. Если, конечно, не переведешь мне денежку… Всего немного. Пожалуйста…

Протягивает крючковатые пальцы с длинными ногтями, изъеденными черным грибком.

– Сам виноват, – Денисов отпинает грязное тело от входа. Нищий остается неподвижным, распластанный под ледяным ливнем.

Следователи окунаются в американский дух псевдо-свободы. Пустые столы, как несуразные грибы, выросшие под ядовитым дождем. Фролов отряхивает пальто от прилипчивой влаги, осматривается. Все, как прежде. Ничего не меняется. Американизмы льются с темного потолка, разлагаются на банальные составляющее: тлетворный запах пережаренных сосисок, плоское тремоло стейтовского гимна… Стены светятся фальшивой кирпичной кладкой вековой давности. Одноэтажный рай, упокоенный под филадельфийским солнцем.

– А пахнет как, – Денисов тянет носом, как длинноногая гончая.

В углу дряхлеет пыльный музыкальный аппарат – ушедшая эпоха виниловых пластинок, черного кружева старинных мелодий, что-то вроде… Фролов вспоминает, что насечено на пластиковую коробку… кажется, Битлз или… Однажды Лиза (когда мерзкого хозяина-толстяка не было на радаре заведения) пыталась запустить шкатулку, но… ничего, кроме скрипа иглы… этот тихий звук (тц-ттц-тц-ттц) всколыхнул тогда что-то внутри Фролова. Он чувствовал страх. Словно касание призрака.

Хозяин заведения (Фролов, на удивление, помнит его очень хорошо) нависает над барной стойкой, тучный красномордый мужик, облачённый в зелёный хитон. Встречается взглядом со следователем. Что-то мелькает в его блеклых глазах. Вспомнил. Точно вспомнил. Фролов уверен. Пухлые губы слегка вздрагивают.

Денисов плюхается за первый попавшийся стол и делает заказ через потоковое меню. Фролов садится напротив, упирается взглядом в щербатую поверхность фальшивого дуба, потом на свои холодные пальцы, сцепленные в замок.

– Иногда пристрастие к потоку переходит все границы, – говорит Денисов.

– А?

Денисов пожимает плечами, снимает мокрую восьмиклинку, кладёт ее на стол, растекается по мягкой софе.

– Думаю, это какой-то заговор. Ну, знаешь, с этим потоком. Не может быть так просто, чтобы поток настолько сильно захватил сознание людей. Сам подумай. Это как наркотик. Уже нельзя без него. Если не спускаться, начинается ломка.

– Ну не знаю, у меня такого нет.

Денисов усмехается.

– Это тебе так кажется. Да ты бы и не признался.

Фролов чувствует запах готовящихся хот-догов, заказанных Денисовым. Больше не для кого готовить, они здесь одни. Мерзкий душок конденсируется на блеклых стёклах, осаждается на перегретых рецепторах.

– Люди, – говорит Фролов, – хотят быть счастливы. И поток… он даёт это ощущение.

– Ощущение. В том и дело. Всего-то ощущение. А ты, вот… ну не ты лично, имею в виду… как сидел в обоссанной кабинке, по уши в грязной воде, так и сидишь. Обман, и только. Все это симуляция. Ты не можешь быть счастливым в симуляции.

– Счастье, – говорит Фролов… его ладони сцеплены в тугой замок, мертвенно-бледные, обтянутые сеткой кобальтово-синих вен. – Оно, ведь, субъективно.

– Счастье-то?

– Субъективно, и зависит только от того, что человек чувствует в этот момент.

– То есть, хочешь сказать, даже эти сраные наркотики..?

Фролов кивает.

– Согласен. Во всем, – на мгновение застревает, слыша перекличку далеких каблучков из закулисья американских интерьеров, – во всем нужна мера. Когда человек зависим, в этом нет ничего хорошего. Но я сейчас не об этом… Есть… есть еще одна причина, почему нельзя… почему не стоит полностью доверяться потоку. Квантовые компьютеры пока не разрешили полностью все уравнения.