Соседние дома казались безжизненными. Ни в одном из них не горел свет, не теплилась жизнь. Тусклые звезды светили холодно и безучастно. Легкий ветерок качал ветки кустов и было очень тихо.

Скрипнула аккуратно дверь, вышел Юра. Встал в сторонке. Долго молчал, наконец выпалил:

– Ну, соврал! Подлец! Думал уедешь и концы в воду! А видишь, как получилось! Не надо было столько пить. Ну, давай я тебе половину отдам! Мне не жалко!

– Ничего не надо! – твердо отрезал Данила. – Не денег же ради. Мать твою жалел. А как рассказывал красиво?!

– Гм-м! Да-а – а! – протянул он и ломая спички закурил, глядя в сторону.

– Поеду я, не буду ждать утра, – выдал Данила созревшее решение.

– Куда же ты ночью? – не мало удивился Юра.

– На вокзале переночую! – мрачно заявил Данила.

– Оставайся друг, – понурив голову попросил он. – Извини.

– Решил уже, – сухо обрезал Данила.

– Может хочешь, чтобы я деньги этому петуху отдал с его диаспорой? Это справедливо будет?

– Ничего я не хочу, – холодно процедил Данила.

– Эти КМ-ки, если хочешь знать, в свободной продаже никогда и не были. Все ворованное с заводов, военных частей. Сколько техники разукомплектовали, в негодность привели из-за этого, а они на вершине этого синдиката. Все сливки им! По ним давно тюрьма плачет.

– Да что ты как на митинге, – усмехнулся Данила. – Поеду я.

– Сильно обиделся?!

– Живи как знаешь! – без холодка, без эмоций, бросил он. – Это твоя жизнь.

– Ну, возьми хоть на дорожку… полтишок сверху?!

– Лишнее это.

– Оденешься как человек. Где врачам занесешь, … на таблетки останется?

– Я все сказал.

– Ну, и вали! «долбанутый» на всю голову. Три извилины! Сам виноват! Но имей в виду, – грозно добавил он, – ляпнешь, где… меня никто не видел, я от всего откажусь, сам на себя статью накатаешь.

– Не переживай! – усмехнулся Данила. – Не ляпну.

Данила неспешной походкой пошел к калитке. Неожиданно увидел быструю тень, отделившуюся от дома. Его на выходе догнала Лида. Они шли по улице молча. Девушка куталась в теплый серый платок из ангорской шерсти.

– Вот уезжаю я! – выдохнул останавливаясь Данила.

– А бог троицу любит, – потянулась она к нему губами.

Поцелуй был томный тягучий и очень горячий.

– Так получилось Лида!

Девушка была выпивши и расслаблена и льнула к нему всем телом, и он понимал, что она очень ждала его сегодня. Готовилась. И он думал об этом непрестанно. Он считал часы. И она считала. И все было бы у них ночью прекрасно и замечательно! Пожалуй, особенно замечательно. Они бы нашли, что-то новое необычное. Потратили себя так, что зашли бы минус. Нащупали дно удовольствий, а может, оседлали вершину. И все что случилось за столом, было большой нелепицей и ему так не хотелось уезжать в эту сырую прохладную ночь. Но сделать он ничего был не в силах. И она понимала, что он не может и не просила, а только слезы изредка катились из ее глаз. Он не видел этого, только ощущал это по мокрым щекам и заложенному носу и легкому всхлипыванию.

– Он, конечно, догадается, – уткнувшись к нему шепнула Лида.

– Брат?

– Ага! Да и пускай! – всхлипнула она чуть сильней. – Что с того!

– Наверное!

– Я не могла не проводить! Ты только не забывай меня! – чуть слышно промолвила она и голос у нее дрогнул, сломался.

– И ты меня!

Он прижал ее крепче и не видел ее лица, только ощутил ее горячее взволнованное дыхание.

– Я нет! – шепнула она и это прозвучало торжественно.

– И я нет!

Он нашел и поцеловал ее в дрожащие влажные от слез ресницы.

– Кораблики! – произнесла Лида отрешенно и это было странно.

– Какие кораблики? – переспросил он.

– Прощание Славянки! У меня всегда так! Когда навсегда!