Заморыш, а вот живет же с девицей. И девица такая ничего, Римма видела, даже симпатичная. Мелкая, правда, но все при ней. Когда надо будет, родит как миленькая. А Костик жадный, на лишнее не потратится. Этот своего добьется. Вот и говори потом – заморыш.

Опять же Петя. Тоже не богатырь. А дом полная чаша, жене – счастье. Так что неизвестно, что важнее. Сила или… или что другое.

Вон, Валера как два Пети. И что? Только и умеет, что пить да телевизор смотреть. Столько мог бы работы провернуть, силы же – немерено. А сидит в котельной сидьмя, не стронуть его. Хотя, конечно, хорошо, что сидит. Он как-то пробовал ерепениться, мужики с собой в Москву тянули, там бы он заработал. Но сама же Римма и отговорила. Мол, тут бросишь, а назад не возьмут, будешь потом мыкаться. А сама в ужасе была: хоть бы не уехал! Не уехал, она уломала. Потом, когда ссорились, он тоже грозился, уйду, мол, брошу котельную (и тебя заодно). Но Римма уже не боялась, знала: никуда он от нее не уйдет. Время привязало его крепко, не вырваться. Да он и сам не хотел.

Мужики – они как коты. Прикорми, приласкай, и все, будет ходить кругами, в глаза смотреть. Может, конечно, нагадить мелко, на это они мастера. Но только мелко. Его за холку потрепи, потом погладь, дай вкусненького – и все, он опять мурлычет, о ноги трется. Слабая порода. Но все-таки нужная.

А Валера – он нужный. Он на вид только страшный. Кто не знает, пугается. Еще бы, такой громила. В десанте, где служил, первым в строю стоял. Когда генералы в часть приезжали, его всегда в штаб дневальным ставили для вида. Краса и гордость. До сих пор этим хвастает, сто раз спьяна рассказывал, отчего Римма и запомнила: часть, дневальный, штаб… Да, здоров был парень. И красив. Был. Сейчас огрузнел, подбородок полшеи захватил, глаза заплыли. Но вид имеет. За собой следит, этого у него не отнять. Обнову купит, джинсы там, рубашку, из обуви что. Не запускает себя. Еще бы, знает, что красавец. На него охотниц нашлось бы – только помани.

Но он не манил. Он Римме вроде как верен. Хотя ни о чем таком они не договаривались. Не муж и не жена. Подумать – чужие люди. Но он был ей верен, Римма знала. Таскался к друзьям, к родственникам – пить. Но там ни с кем ничего такого не заводил. Она бы узнала, если что, тут бы он ее не провел. Но он всегда к ней тянулся. Сильно тянулся, уже сколько лет.

И тяга его не ослабевала.

Вспомнив вдруг обморочно тяжелое тело Валеры, его густой, теплый запах, Римма затуманилась не вовремя и в этом сладком тумане выплыла из лаборантской.

От настила второго этажа обрывом тянулось вниз громадное чрево котельной – как полтора школьных спортзала. Три котла, каждый величиной с паровоз, стояли друг за другом, скрывая дальнюю дверь. Ближе к Римме сбились в кучу ее фильтры, – шесть синих двухметровых цилиндра, поставленных стоймя, – словно гигантские колпачки от ручки. За ними виднелась круглая, вся в мокрой, золотистой ржавчине, бочка соленаполнителя, в который и требовалось засыпать соль.

Дело плевое в обычное время, тем более что и соль лежала рядом, ее регулярно завозили бульдозером из сарая. Но сейчас ее всю выбрали, а в сарае, на улице, она от мороза взялась камнем, – вот отчего и все мучение.

Каждый раз это мучение, когда морозы! И ничего придумать не могут. Долби, как в каменном веке. И все ломается, как всегда, все ломается!

Римма снова прошла мимо Пети, уже на него не глядя. Хотя видела – работает. Может, и правда, что важное. Он даже глаз не подымал, изогнулся над верстаком кренделем. Пусть работает.

Римма спустилась вниз, проверила рабочий фильтр. Не сработался еще, можно не бояться. До конца смены хватит. Мимо соленаполнителя она прошла к задним воротам, через которые въезжал бульдозер, открыла прорезанную в них дверь, едва отжав намерзлый металл, и вышла наружу.