Теперь моя очередь проявить настырность. Вино меня раскрепостило; мы с ним – два чужих человека, случайно познакомившихся на отдыхе; с собой у меня нет телефона, который помог бы мне скоротать время.

– Почему?

Его лицо становится непроницаемым, он опускает глаза и качает головой.

– Простите, – извиняюсь я. – Это не моего ума дело.

– Нет, нет. – Он касается моей руки. – В детстве ее похитили. Она тогда была еще очень маленькая, и никто не знает, что с ней случилось. С тех пор прежней она уже не была.

– Бедняжка. – Радужность ночи немного меркнет, и я думаю о Джози.

– Так, все, – говорит Хавьер, разгоняя мои мрачные мысли, и берет свой бокал. – Отпуск дается для того, чтобы забыть о плохом, верно? Salud[10].

– Salud, – улыбаюсь я.

Мы оба принимаемся за еду, молчание нам не в тягость. Аромат чеснока, поднимающийся от моего блюда, смешивается с пикантным чесночным запахом его одеколона. Мимо, плечом к плечу, нога в ногу, идут двое парней: один – маори, второй – европеец. Следом проносится стайка худеньких девочек-подростков. Поглощенные собой, они щебечут на языке, который я не сразу узнаю. По-прежнему влажно и жарко, но не до одурения.

В кои-то веки я абсолютно счастлива, в полном ладу сама с собой – просто сижу и ем.

– Мой друг – музыкант, – произносит Хавьер, – играет в клубе недалеко отсюда. Не хотите пойти со мной его послушать?

У меня мелькает мысль, что, может быть, мне лучше вернуться в свой номер и улечься спать.

– Я одета не для клуба, – отвечаю я. – К тому же, у меня в рюкзаке продукты.

– Гостиница довольно близко. Можно сначала туда зайти, а потом – в клуб.

Пожалуй, так и сделаю.

– Хорошо.

Горизонт расчерчивают вспышки молний. Мы с Хавьером возвращаемся в гостиницу. Мне особенно приятно, что он выше меня, крепок в плечах и бедрах. Рядом с ним я чувствую себя миниатюрной девчонкой. Не совсем привычное ощущение для женщины под метр восемьдесят ростом.

Он ждет в вестибюле, пока я бегу наверх, где с чувством облегчения подключаю свой мобильник к новому зарядному устройству и переодеваюсь в сарафан, поверх которого накидываю тонкий свитерок. В зеркале во всю стену ванной я смотрю на свое отражение. Из-за высокой влажности волосы на голове превратились в копну спутанных завитков, но тут уж ничего не поделаешь. Чтобы как-то сгладить этот эффект, я выделяю губы помадой. Губы – самое впечатляющее в моей внешности, свидетельство того, что во мне течет итальянская кровь. Матовая красная помада как нельзя лучше подчеркивает их красоту.

Когда я выхожу из лифта, Хавьер красноречиво выражает мне свое восхищение и предлагает взять его под руку. Я принимаю его предложение, и мы снова выходим на улицу, где по-прежнему душно.

– Ты часто путешествуешь? – спрашивает он.

Прямо на меня идут три девушки в своих лучших вечерних нарядах. Чтобы не столкнуться с ними, я встаю по другую сторону от Хавьера и отвечаю:

– Нет, редко. Специфика работы не позволяет. А ты?

– А у меня другая история. Последние годы постоянно в пути.

– Командировки?

В ответ он просто кивает, не вдаваясь в детали. В дружеском молчании мы минуем несколько кварталов. Я впитываю атмосферу вечера: мерцание огней на фоне неба, блеск воды в просветах между высокими зданиями, трели музыки, играющей за окнами. Мы сворачиваем в мощеный кирпичом переулок и вскоре останавливаемся.

– Пришли, – говорит Хавьер, поднимая на меня глаза.

Он открывает дверь, и на улицу выплескивается поток запахов – алкоголя и духов – и шумов: голоса, смех, кто-то настраивает гитару. Я вхожу, Хавьер – следом. На нас многие пялятся, отчего я на мгновение смущаюсь, но потом понимаю, что они, вероятно, смотрят на всех.