Уппсала12, Швеция.

Коридоры старого здания увлекали вглубь. Где-то там, в помещении с высокими трибунами, Лилибет – энергичная шатенка средних лет, читает лекцию. Её зелёные глаза внимательно осматривают собравшихся, она словно ищет кого-то. Сегодня она нервничает, но только внимательный зритель заметит эти едва уловимые моменты. Её дыхание стало поверхностным, ладони вспотели, а самое главное – голос стал каким-то глухим. Это никак не влияет на содержание лекции, но отражается на интонации. Через готические остроконечные окна свет проникает в аудиторию удивительным образом: он собирается в середине помещения, там, где стоит массивный мраморный стол.

– Вы знаете, зачем здесь этот стол? – она обращается к собравшимся, и в её голосе скользит полуулыбка. – Обратите внимание, как собирается свет. Это гениальная находка и изобретение…

Женщина на мгновение умолкает и внимательно смотрит на эти молодые лица.

– Уппсальский университет, в стенах которого мы сейчас находимся, славился своим анатомическим театром . Знали об этом?

– Да, – раздались нестройные возгласы.

– Последний анатомический театр в Европе находился именно здесь, в этом здании и в этом помещении. Этот стол повидал немало трупов. Обычно они лежали на этом столе, а перед вскрытием их переносили на соседний стол с металлическим покрытием. К сожалению, он не сохранился. По крайней мере, так говорят местные историки, но я думаю, если хорошенько потрясти подвалы и чердаки, его можно найти, – Лилибет улыбалась.

Студенты подхватили её юмор, и волна смеха прокатилась по трибунам.

– И вскроем кого-нибудь! – Молодые люди откровенно веселились. Преимущественно в этой группе были будущие нейрохирурги, психиатры и неврологи. Она в этом семестре читает для них какой-то невразумительный по содержанию курс по истории медицины. Правда, Лилибет никогда не следовала строгим правилам, и программу соблюдала условно: у неё всегда было что рассказать студентам.

– Увы, в наше время анатомические театры запрещены, – Лилибет разводит руками.

Женщина подходит к столу и проводит по его поверхности. Сотни пылинок взмывают вверх и начинают хаотичный танец в солнечных лучах, которые не просто собираются в одном месте, но и загадочным образом кружат, подчиняясь невидимому потоку. Лилибет присаживается на холодный мрамор и внимательно смотрит на студентов. Женщина словно находится под мощной лампой.

– Правда, удивительный свет! Архитектор этого корпуса, Герман Холмгрем13, очень долго не мог найти рационального решения для создания именно этого помещения. Он несколько месяцев бился над проектом, но всё было безрезультатно. В своих дневниковых записях он вспоминал, что безумие преследовало его, он сходил с ума, пытаясь найти решение для дополнительного освещения. Понимаете причину?

– Университет продавал билеты в анатомические театры!

– Да, всё верно. Это был отличный бизнес, и он требовал зевак, желающих на это смотреть. На одного студента-медика приходилось трое любопытных. Вскрытия растягивались на 8 часов, а в иных случаях – на несколько дней. Для таких целей требовалось хорошее освещение. Вечером это были факелы, свечи, потом газовые лампы. Днём – естественный свет. Но как собрать эти скудные лучи? Это казалось неразрешимой задачей. Герман сомневался в своём таланте архитектора.

– Но как ему удалось? –выкрикнул кто-то.

– В дневниках есть запись, что во время одной из прогулок он познакомился с юношей удивительной красоты. Архитектор сравнивал его с Аполлоном Бельведерским .

Лилибет взяла свой блокнот и зачитала: «Это дитя словно знало о всех моих проблемах и переживаниях. Едва я начинал говорить или думать, как он завершал мою мысль. Он был внимательный и кроткий, словно сам ангел спустился ко мне. Он попросил посмотреть чертежи, я принёс их на следующий день. Он быстрыми размашистыми движениями начертил непонятные линии, а после велел встретить три рассвета. Он ушёл от меня, но словно поселился в моей голове. Я не ослушался, и на исходе третьего рассвета на меня снизошли видения, и я понял, зачем эти линии, я прозрел… Его голос сейчас всегда со мной, он говорит: «Это место для удивительных людей, учёных. Они изменят мир, они – наша надежда». Я не питаю более самолюбие. Я не самый великий архитектор. Я лишь только могу создавать, если сам творец разрешит».